Джуд Деверо - Покорение

— Беги за ним! — уговаривала Лайана. Но Заред покачала головой и отправилась наверх, в свою спальню, держа голову высоко, а плечи — прямо, стараясь заставить себя ни о чем не думать. Если она позволит себе роскошь думать о Тирле, значит, вспомнит доброту и нежность, которыми он ее окружил. С самого первого раза он был неизменно учтив и вежлив. Закрыл ее собой от взбесившейся лошади, и, конечно, только он спас сына Рогана.

А она постоянно сомневалась в нем. Лайана советовала поступать по велению сердца, но Заред ее не послушалась. Она позволила взлелеянной поколениями ненависти затмить ее разум и судила о муже не по тому, что видела, а верила словам Рогана. А ведь Тирл разительно отличался от своего брата. Не то что она, во всем слушавшаяся Рогана и Северна.

Медленно шагая по коридору, она вдруг сообразила: что-то не так! Остановилась и растерла мгновенно замерзшие руки. Потом осторожно повернула голову и оглянулась. Дверь в комнату с привидением была открыта.

Несколько секунд она не шевелилась. И хотя видела солнечные лучи, струившиеся в коридор из дверного проема, все же сознавала, что на улице прохладно и облачно. Комнату с привидением всегда держали закрытой, и она в жизни там не бывала. До женитьбы Рогана в коридор второго этажа над соларом никто не заходил: все боялись призрака. Говорили, что дверь открывается только по желанию духа дамы, живущей в комнате.

Заред осмотрелась и поняла, что в коридоре, кроме нее, никого нет. Если дверь открыта, значит, именно ее приглашают войти.

Зайдя за угол, она затаила дыхание. Что там, в этой комнате? Чудовища? Духи?

Содрогаясь от страха, она переступила порог, и кровь отлила от ее лица. На секунду она потеряла голову от ужаса и уже была готова завопить во всю глотку, но почти сразу же шумно выдохнула и немного успокоилась. В комнате ничего не было, кроме стульев с красивыми подушками, пялец с вышивкой и ковров на стенах. Несмотря на то что все эти годы комнату держали запертой, здесь было чисто и свежо. И ни единой души…

Заред сразу стало легче. Подойдя к пяльцам, она взглянула на незаконченную вышивку, обвела пальцем фигуры дамы и единорога, и… в этот момент с потолка слетел листок бумаги.

Рука Заред застыла. Она стояла, прикованная к месту, затаив дыхание, и тупо смотрела на бумагу. Она боялась обернуться, боялась того, что увидит. Неужели за спиной стоит призрак?

Заред не сразу смогла пошевелиться. В комнате царила мертвая тишина. Из коридора тоже не доносилось ни звука.

Собравшись с духом, она быстро повернулась.

Ничего. И никого. Безупречная чистота. И залитая светом комната, которой следовало бы быть такой же унылой, как день за окном.

Заред долго не могла успокоиться и найти в себе достаточно храбрости, чтобы подойти к бумаге. Ноги подгибались от страха, но она заставила себя приблизиться, нагнулась и подняла записку.

Она так и не научилась читать бегло, чтобы разобрать написанное, но в этом не было нужды. Достаточно было увидеть тщательно выведенные строчки, чтобы понять: те же самые слова написаны над камином в комнате Рогана. Как все Перегрины, она знала загадку наизусть.

Эта загадка существовала в их семье на протяжении многих веков, задолго до начала вражды между Говардами и Перегринами. Но никто понятия не имел, что она означает. В юности Заред провела немало бессонных ночей, пытаясь определить смысл послания. Иногда ей казалось, что, сумей она найти разгадку, спасла бы семью от неминуемой гибели. Но на ее глазах умирали родители и братья, а она продолжала корпеть над загадкой, искренне считая, будто ответственность за спасение родных лежит на ее хрупких плечах. Пусть она не в силах сражаться наравне с братьями, но, возможно, сумеет помочь им другим способом.

Заред крепко зажала записку в руке и вышла из комнаты. Позади дверь захлопнулась сама собой. Послышался скрежет засова.

Но Заред решила не придавать значения случившемуся.

— Это просто ветер, — прошептала она и почти побежала по коридору.

Что, если, решив загадку, она поймет, что происходит в ее жизни… и… даже вернет мужа?

Тирл вгрызся в яблоко, наблюдая за тренировавшимися на ристалище людьми брата. Впрочем, ему, наверное, следует считать их своими людьми, поскольку Оливер так тяжко болен. Сам Тирл был уверен, что брата убивает ненависть. Даже на смертном одре Оливер Говард был способен думать и говорить исключительно о распре с Перегринами.

— Они наверняка попытаются отобрать все, ради чего я так много трудился, — твердил он день и ночь. — Ты должен быть сильным и не допустить этого. Удерживай их на расстоянии. Они скоро узнают, что больше некому отражать их атаки…

Тирл даже не позаботился ответить брату. Похоже, весь мир считает его слабаком! Собственный брат уверен, что у него не хватит храбрости удержать земли! А Перегрины целиком с ним согласны. Даже его жена…

Но он резко одернул себя. Лучше не думать об этом. Собственно говоря, все три месяца, что Тирл пробыл дома, прошли в постоянных усилиях не думать о женщине, на которой имел глупость жениться. Четыре недели после возвращения он метался в лихорадке и жару, несколько раз был при смерти: следствие жестокого избиения людьми Перегринов, приговоривших его без суда и следствия.

В тот день, три месяца назад, во время долгого мучительного пути в замок Говардов он видел перед собой жену. Тирл считал, что она придет в ярость, увидев, что сотворили с мужем братья. Он знал: временами Заред не верит ему, а иногда попросту не понимает, но был убежден, что она знает его достаточно хорошо и никогда не поверит в преступные намерения похитить мальчика. Разве он способен пасть столь низко, чтобы выместить злобу на невинном ребенке?

И все же, спешившись и посмотрев ей в глаза, он понял, что Заред поверила самому худшему. Посчитала, будто Тирл совершил то, в чем его обвиняли. Даже прожив с ним некоторое время, проводя в его обществе целые дни, она вообразила, что он не погнушается украсть ребенка. Решила, что он женился на ней только затем, чтобы еще больше разжечь вражду между семьями. И ненависть в ее взгляде была сильнее любви, которую она, возможно, испытывала к нему когда-то.

Боль в сердце и теле была такова, что ему стали безразличны издевательства Перегринов. И он чисто инстинктивно прикрыл собственным телом мальчика от удара одного из людей Перегрина. Боль на мгновение ослепила его, но этим поступком он спас свою жизнь. Впрочем, тогда ему было все равно, ибо его ненависть к Перегринам была ничуть не меньше ненависти Перегринов к Говардам.