Элейн Барбьери - Опасные добродетели

Джуэл скривила ярко накрашенные губы. Никто не мог упрекнуть ее в том, что она плохо заботилась в дороге о своей так не вовремя обретенной подопечной. Мысль о девочке беспокоила ее несколько последних бессонных ночей, ведь она нарушала все ее планы.

Желая покончить с причиной своей бессонницы и более не отвлекаться от намеченного плана, Джуэл решила найти врача, у которого можно было бы оставить больную малышку, пока ее не разыщут родители. Теперь она обдумывала то, что тот рассказал ей.

Понимая, что хмурый доктор ждет ее ответа, Джуэл начала хриплым голосом:

— Вы… вы говорите, что мать и отец Онести погибли, а их тела были найдены в реке?

— По вашим словам, девочка сообщила, что ее фамилия Бьюкенен, имя матери — Джастин, а отца — Клэйтон.

— Да.

— На погибшем человеке обнаружили пояс для денег с надписью: «Клэйтон Бьюкенен». Несчастный был крепкого телосложения, высок, с рыжими волосами.

Рыжими… Джуэл вздрогнула. Все верно: Онести упоминала о цвете волос отца.

— А женщина? Откуда вы знаете, кто она?

— Ее нашли среди обломков повозки, кем еще она может быть?

— Онести говорила, что ее мать небольшого роста и худенькая, со светлыми волосами и голубыми глазами.

Врач ничего не ответил.

— Значит, это она…

— Я же сказал.

— А что с сестрами Онести?

— Тела сестер еще не найдены, но, думаю, это дело времени. — Подождав немного, доктор спросил: — Вы хотите, чтобы я сообщил девочке об этом? Я могу это сделать.

— Нет.

— Хорошо. Тогда сами скажете. — Его воспаленные глаза стали добрее. — В любом случае вы не должны беспокоиться о девочке. Я позабочусь о ней, пока она не поправится и кто-нибудь не захочет взять ее. К нам в город пару месяцев назад приехал замечательный священник с женой. Я уверен, он позаботится о малышке.

Позаботится… Джуэл едва сдержала усмешку. Уиллис Коттер тоже обещал позаботиться о маленькой Дженни Ларсон.

— Нет уж. Он замучит девочку!

Внезапное вмешательство Сэма заставило Джуэл испуганно обернуться: она почти забыла, что он стоит позади нее.

Морщинистое лицо старика побагровело.

— Ты ведь не допустишь этого?

Джуэл молчала.

О чем она думала?

— Они не умерли! Не умерли!

В кабинете доктора Лэнга звенел голос Онести. Девочка закрыла лицо руками, стыдясь слез, которые стекали по щекам. Она никогда не плакала. Плачут только малыши. Это неправда! Мама, папа, Пьюрити и Честити живы!

— Послушай меня. — Джуэл осторожно убрала руки с лица Онести, девочка подняла голову. — Это правда, — прошептала девушка.

Онести в отчаянии замотала головой:

— Это ошибка!

— Никакой ошибки. Врач точно описал твоего отца: крупный мужчина с рыжими волосами и со шрамом на подбородке.

Горестный ком подкатил к горлу Онести.

— С небольшим шрамом…

— У твоей матери были светлые волосы, и она носила медальон.

Онести сжала свой медальон:

— В форме сердечка?

— Имя, выгравированное на нем, почти стерлось, но прочесть все же удалось. Маму звали Джастин.

Онести охватила дрожь.

— Но Пьюрити и Честити! Кто-нибудь подобрал их, как вы меня. Вот увидите!

— Я так не думаю. Доктор Лэнг сказал, что они, наверное…

— Они не умерли! — Выкрикивая слова сквозь рыдания, которые вырвались наружу, Онести заявила: — Я буду ждать их здесь!

— Онести…

— Они живы!

— Пойдем, дорогая. Ничего не поделаешь.

Онести повернулась к Сэму, когда тот заговорил. Ее гнев обратился в горячую мольбу:

— Скажи ей, Сэм! Скажи, что Пьюрити и Честити не погибли!

Сжав ее маленькие ручки между своими мозолистыми ладонями, старик промолвил:

— Я ничего не могу сказать, милая, но всем сердцем желаю, чтобы было так, как ты говоришь.

Не в силах сдержать рыдания, Онести не заметила, как Сэм обнял ее. Когда ее взгляд на какое-то мгновение остановился на Джуэл, ей показалось, что та вытирает набежавшие слезы.

— Вы поступили правильно, позвав меня, доктор Лэнг.

Голос преподобного Хаттона громко звучал в маленькой приемной врача, в то время как его холодные глаза оценивающе посматривали на кровать, где лежала Онести.

Джуэл и Сэм оставили девочку у доктора, и она задремала. Проснувшись, Онести увидела священника, стоящего рядом с ней. Высокий, худощавый мужчина был одет во все черное и походил на огромного ворона со странным пронизывающим взглядом. Его улыбка была так же холодна, как и глаза, и не излучала ни капельки теплоты, когда он с хмурым видом вел разговор с доктором. Онести почувствовала одиночество, а Хаттон продолжал:

— Абилин — логово сатаны. При таких обстоятельствах невинный ребенок нуждается в строгом воспитании. Длительное пребывание девочки под покровительством грешной женщины, привезшей ее в город, уже, несомненно, осквернило малышку. Но вам нечего опасаться. Я изгоню из нее дьявола.

Онести нахмурилась. Она не была дьяволом. Ей вовсе не нравился этот человек. Он не был похож на преподобного Бреттона там, дома, где они жили. Преподобный Бреттон заставлял маму и папу улыбаться, его улыбка согревала.

Мама и папа… Они больше никогда не улыбнутся ей…

Онести с трудом сдержала горячие слезы, в то время как доктор Лэнг ответил:

— Не думаю, что вам следует беспокоиться об этом, ваше преподобие. По-моему, мать, назвавшая своих дочерей в честь добродетелей, дала им хорошее христианское воспитание.

Узкое лицо священника потемнело.

— Дьявол коварен, доктор. Его побеги произрастают из скрытых семян, дающих горькие плоды. Но вы не тревожьтесь: я очищу душу ребенка.

Онести охватила тоска. Она устала и чувствовала себя недостаточно хорошо, к тому же была ужасно одинока. Мама и папа погибли, Пьюрити и Честити пропали.

Неистовый голос преподобного Хаттона прервал ее мысли:

— Я призову могущество Бога, чтобы изгнать дьявола из этого создания!

Онести почувствовала гнев. Мама всегда говорила, что Бог улыбается, глядя на трех ее девочек, а он не стал бы улыбаться, если бы она была дьяволом. Маме не понравился бы человек, говорящий такие вещи о ее дочери. Онести он тоже не нравился.

Ее юный голос прозвучал осуждающе, когда она обратилась к священнику:

— Я не дьявол.

Тот резко повернулся к ней. В его глубоко посаженных глазах неожиданно вспыхнул гнев.

— Тебя никто не спрашивает, девочка.

— Я не дьявол.

Бледное лицо священника покраснело.

— Глупость поселилась в душе ребенка, но с помощью розги она будет изгнана, — монотонно проговорил он.

— Остыньте, ваше преподобие. — Лицо доктора тоже стало красным. — Нет необходимости говорить о розгах, когда малышка еще не оправилась от тяжелой болезни.

— Ваше дело — думать о теле ребенка, доктор, а мой долг — позаботиться о его душе. Кажется, уже нельзя медлить. Завтра я подгоню повозку и заберу девочку.