Блайт Гиффорд - Охотник на ведьм (ЛП)

Он взглянул на подпись.

— Вы знакомы с ним лично?

Диксон покачал головой.

— Генеральная ассамблея давно не собиралась… — Он не закончил фразу.

Как и многое другое, ежегодные собрания священнослужителей пали жертвой затяжной войны.

Александр перевернул листок. Пусто. Никаких сведений о ее муже — ни о его социальном статусе, ни о причине смерти. Словно он был невидимкой.

И ни слова о ее матери. Почему здесь сказано только об отце и кузене?

Он перечитал письмо и, неожиданно осознав, что выучил его наизусть, резким жестом вернул священнику.

— Толку от него чуть.

— Да? — Диксон заметно расстроился. — К нам нечасто забредают чужаки.

— Он упоминает ее отца, кузена, но не… — Александр не хотел предавать ее. Без доказательств — нет. — Но молчит о других членах семьи. Я напишу в Глазго и попрошу рассказать о ней поподробнее.

Диксон вздохнул.

— Он ответит только в том случае, если письмо придет от меня. Скажите, что вы хотите узнать, и я свяжусь с ним сам.

— Сегодня до полудня меня не будет. — Прежде чем допрашивать Бесси Уилсон, не лишне потолковать с Маргрет Рейд. — А вы пока оповестите старост о собрании.

Диксон кивнул.

— Мы соберемся завтра.

***

Во вторник, словно в противовес тому, что произошло накануне, мать Маргрет совершенно успокоилась, а к среде наладилась и погода — перестало лить, выглянуло солнце, на улице потеплело, создавая иллюзию, что все снова хорошо.

Мать оправилась настолько, что помогла ей со стряпней. Отправив в печку первую партию хлеба, Маргрет закрыла глаза и вдохнула кисловатый аромат поднимающейся опары…

Она вновь маленькая девочка, мнет ладошками шарик теста, который дала ей мать, чтобы потренироваться. Вот шарик превратился в лепешку, и перед тем, как отправить ее выпекаться, она легонько прижимает тесто рукой, оставляя сверху отпечаток растопыренной ладони, а когда лепешка, горячая и хрустящая, появляется из печи, Маргрет смазывает ее маслом и с наслаждением вкушает свой первый хлеб.

— А помнишь… — начала было она, но, взглянув на мать, осеклась. У нее почти не осталось воспоминаний.

Мать дотянулась до ее головы и погладила по волосам.

— Я люблю тебя, кроха.

Кроха . Ее детское прозвище, ласковое обращение из прошлого, когда мать заботилась о дочери, а не наоборот.

И всего на секунду, но Маргрет увидела, как в обращенных на нее глазах матери промелькнула тень ее прежней.

Аромат свежевыпеченного хлеба внезапно стал жестоким напоминанием о том, что она давно не ребенок, а ее мать — больше не мать.

И вдруг — топот лошадиных копыт, а затем настойчивый стук в дверь.

Мать испуганно вскинула голову. Отряхнув белые от муки руки, Маргрет обняла ее.

— Ш-ш. Бояться нечего.

Ложь, которой впору дурачить младенцев.

Она заглянула в зазор между ставнями. Возле коттеджа стояла черная, как полночь, лошадь Александра Кинкейда, а на крыльце — ее хозяин.

Она огляделась, проверяя, не нужно ли что-то спрятать.

Он снова заколошматил в дверь. Мать тихонько завыла, лицо ее сморщилось, как у оставленного в темноте ребенка.

— Одну минуту! — крикнула Маргрет и склонилась над нею. — Все хорошо. Это всего лишь тот добрый человек, который помог нам в ту ночь, помнишь?

Помнишь … Мать порой забывала, как ее зовут. Если она и вспомнит Александра Кинкейда, то только в образе Дьявола.

Маргрет приоткрыла дверь и заслонила собой проход.

— День добрый, мистер Кинкейд.

Обычно она избегала смотреть людям в лицо, но, чтобы определить его намерения, пришлось набраться храбрости и заглянуть ему прямо в глаза.

Его намерения были далеко не добрыми. Мягкость, замеченная ею ночью, бесследно исчезла.

— День добрый, вдова… Рейд, так?

Какой-то намек, или ей показалось?

— Я вернула себе девичью фамилию. — Идиотка. Она изменила все, что могла, но поскольку фамилия Рейд была довольно распространенной, надеялась, что…

— А мужа вашего звали…?

И вновь она отказалась отвечать, ибо губы ее ненавидели лгать.

— Что привело вас сюда, мистер Кинкейд?

— Могу я войти?

Она оглянулась через плечо. Как бы повежливее отказать?

— Моя мать…

— Несомненно будет рада увидеть меня снова. — Он надавил на дверь, вынуждая ее попятиться назад. — В понедельник у нас с нею не вышло познакомиться. Она тоже вдова Рейд?

Прежде чем пропустить его, она преградила ему путь, опершись рукой о косяк.

— Она думает, что ее муж еще жив, а моем не помнит.

Наградив ее острым взглядом, он кивнул и перешагнул через порог.

— Сударыня, — обратился он к ее матери. — Как поживаете этим чудесным утром?

Та улыбнулась.

— Очень хорошо. А вы? Как вас зовут?

Маргрет возблагодарила небо за ее слабую память. Переживания той страшной ночи испарились, точно роса.

— Александр Кинкейд.

— А я госпожа Рейд, — с готовностью ответила мать. — Джанет Рейд.

Он и глазом не моргнул при этом имени. И что самое поразительное, мать держалась с ним так, словно по-прежнему была хозяйкой богатого особняка в Эдинбурге, а не беглянкой в приграничном захолустье.

— Не желаете ли хлеба? — спросила она. — Только что из печи.

Он неожиданно улыбнулся.

— Не откажусь. Пахнет потрясающе.

Распахнув глаза и разинув рот, Маргрет смотрела, как мать нарезает хлеб, мажет его маслом и протягивает своему почетному гостю.

Заметил ли он ее изувеченный палец? Если и так, то не подал виду. Пока он сидел и беседовал с нею, Маргрет держалась рядом, страшась того, что ненароком может произнести мать, ведь той было невдомек, что одно неверное слово — и она подпишет себе смертный приговор. Она наблюдала за ними, и сердце ее обливалось кровью. На короткое время мать стала пусть не совсем прежней, но женщиной, способной развлечь своего гостя любезной беседой.

И все это в любую секунду могло перемениться.

Когда Маргрет присела рядом, он отвернулся от ее матери, которая с блаженным видом жевала хлеб, и переключил свое внимание на нее.

— Сударыня, я прочел ваше рекомендательное письмо.

Ваше письмо . Она постаралась припомнить его точное содержание, которое — как она тщетно надеялась — не должен был увидеть никто, кроме деревенского священника.

— Вот как?

— О вашем муже там сказано крайне мало. Почему?

Потому что не было никакого мужа . Но вдове — в отличие от молодой незамужней женщины — разрешалось, получив свою долю наследства, проживать одной.

— Какой смысл подробно рассказывать о покойном?

— Там упоминается и ваш усопший отец, и даже кузен. Но не мать.

— Я же вам говорила. — Я умоляла вас . — Я не хотела, чтобы люди знали о том, что она душевнобольная.

— Ваши родные знают, где она?