Светлана Берендеева - Княжна

– А, Маша Голицына! Я ведь тебя вот такусенькой знал, ты не помнишь, конечно.

И по примеру царя расцеловал Марию. Пахло от него духами, как от иноземца.

Привал выглядел живописно, по-походному и вместе изысканно: на поляне раскинуты ковры с подушками, на коих разноцветные дамы восседали грациозными цветками, и не менее разноцветные кавалеры кружились вокруг них аки пчёлы, говор также напоминал луговое жужжание. В конце поляны хлопотали буфетчики с закусками и бутылками, пылали жаровни, тянуло дразнящими запахами. Княгиня взяла Марию под руку.

– У мужчин натощак уже политические разговоры. Пойдёмте, княжна, представьте меня дамам, и главное – государыне.

Мария покосилась на неё. Никакой насмешки не было ни в голосе, ни в лице столбовой дворянки Волконской, в замужестве Долгорукой. И слово «государыня» она выговорила отчётливо и спокойно.

А вот государыня Екатерина заробела при встрече, покраснела и помедлила с ответом, когда княгиня Марья присела пред нею большим поклоном. Кстати подоспел возглас хозяйки:

– Пани и панове, завтрак готов, прошу без церемоний, по-походному.

– Это завтрак? – хмыкнула Варенька, – А я думала, обед.

– В Европе позже, чем у нас, обедают. Нешто не привыкла ещё? – отозвалась Мария. – Да и не поздно ещё, смотри, солнце где. Встали рано, вот и кажется, что полдня прошло.

– Ох, по мне уже не полдня, а весь день минул. Еле дотерпела, пока из седла вынули. Так ноги ломит, боюсь, и танцевать не смогу сегодня.

У Вареньки и впрямь была странная походка и на лице страдание.

– Ничего, – ободрила её Мария, – как вернёмся, надо сразу водкой растереть, всё и пройдёт. В баню бы хорошо, но это уж…

– Вам бы только баню свою, – Нина, оказывается, была рядом. – А у меня вот ничего не болит, могу ещё столько же скакать.

– Панна Нина держится в седле, как амазонка, – подхватил подошедший пан Вацлав.

На Марию он не смотрел, и она вздохнула про себя с облегчением: слава Богу, на Нину пылкий кавалер перекинулся.

Завтракали, сидя и полулёжа на коврах. Не очень-то это было удобно. Пан Тадеуш взялся рассказывать, что именно в таком положении пировали древние римляне, и Мария с Варенькой перешепнулись, что очень рады, что они не в древнем Риме родились. Кушанья, впрочем, были отменными, особенно после скачки и свежего воздуху.

В конце подали мороженое. Девы очень его любили, и их кавалеры любезно раздобыли им добавочные порции.

– А вот интересно, – сказала Варенька, расправившись с последним шариком, – как же оно не растаяло? Ледника-то ведь в лесу нет.

Пан Тадуеш и Варенькин пан Ян с недоумением пожали плечами, они не знали. Наверное, им такие вопросы и в голову не приходили. Но Варенька не унялась. Позвала лакея, тот сходил за буфетчиком, и наконец, выяснилось, что мороженое доставляли и хранили в специальном ящике, набитом колотым льдом. Изнутри этот ящик обтянут промасленной кожей, чтоб дерево от сырости не набухало, а в дне есть отверстие с пробкой для выпуска талой воды.

Марии это тоже интересно было, молодец Варенька. Так что когда паны стали удивление такой дотошностью выказывать, она ринулась на защиту подруги:

– У нас в России такого приспособленья нет, вот мы вернёмся и заведём такое удобство. И государь наш всемерно европейские новшества перенимать старается.

– О да! – согласились паны. – Его величество есть великий продвигатель прогресса.

– К тому же, – воодушевлённо добавила Варенька, – когда мы выйдем замуж, нам придётся самим всё хозяйство устраивать, и гостей принимать, и всякое такое очень пригодится.

– Панна Варвара собирается замуж?

Это пан Тадеуш и пан Ян сказали одновременно.

Варенька удивилась их удивлению.

– А что же, конечно, собираюсь. Не вековушей же мне быть.

– Ве-ко-ву-шой? Пусть пани простят наш плохой русский…

– Это значит, кто весь век замуж не выходит, девка-вековуша.

Паны помолчали. Потом пан Тадеуш осторожно сказал:

– Я имел счастье бывать при многих дворах Европы, а также в Англии, и везде я замечал, что придворные фрейлины считают удел замужней женщины, особенно занятия хозяйственные, скучным и тягостным, и стараются избежать сего удела тем или иным способом.

Теперь замолчали девы. От удивления.

Назад ехали уже без той прыти, что с утра. Многие и вовсе по каретам расселись. Из русских только княгиня Долгорукая и княжна Голицына остались в сёдлах.

– Ну вот, Мария Борисовна, прибыло вашего полку, – посмеивался Шафиров, – Говорил же я, что никто кроме Голицыной до конца верхом не усидит.

По правде говоря, и сама Мария предпочла бы сидеть на подушке кареты – разомлела после сытной трапезы. Но княгиня Марья спросила:

– Мы с вами верхом, княжна?

И Мария сразу ответила:

– Конечно. Мы верхом. С вами.

Разве можно было в чём-нибудь отказать ей, этой русской княгине с повадками заморской королевы?!

Царская чета выбрала на обратный путь открытую карету хозяйки, и четвёртым к ним сел князь Долгорукий. Рядом по сторонам гарцевали поляки, следом тянулись повозки с утомлёнными охотниками и прислугой.

– А ты не устала в седле, Маша? – спросила княгиня, увидев, что верхом остались одни кавалеры, дамы же предпочли коляски.

– Нет, – ответила Мария, – правда, сначала после еды томно было, но теперь хорошо, и лучше, чем сидеть. И вы же не устали?

– Ну, я – другое дело. При французском дворе научили днями, если не сутками с седла не слезать. Там такие охоты устраивают, что ого!

– При дворе французском… – протянула Мария завистливо. – А как там, при французском дворе?

Княгиня усмехнулась:

– О, французский двор – это нечто… Роскошь, пышность необыкновенная, и необыкновенная грязь.

– Грязь?

– О, да! Я выделялась неприличною для французских нравов верностью своему мужу. Но главной причиной моей верности были не только привязанность и сознание долга, но и запах от тамошних поклонников.

Княгиня звонко рассмеялась, закинув назад головку.

– Представь себе запах прокисшего пота, грязного белья, ещё какой-то гадости в смеси с крепкими духами. Это гораздо хуже, чем просто мужской пот. Я задыхалась от отвращения, когда очередной воздыхатель склонял меня изведать с ним радость амуровых утех.

– Что ж, у них тоже бани нету?

Такое простодушие вызвало новый взрыв мелодичного смеха.

– Нет, бани у них нету! А почему тоже?

– Ну, как у поляков. Они здесь только в лохани моются.

– Да поляки, моя милая, просто чистюли в сравнении с галлами. Какие бани?! Там, если особе надо освежить руки или другие члены, прислуга подаёт этакие душистые салфетки – тряпицы мокрые с духами – ими нужное место трут. А целиком всё тело моют только у младенцев да у покойников.