Светлана Берендеева - Княжна

– Я тебя на берегу подожду.

Ждать пришлось довольно долго.

Варенька явилась довольно растрёпанная, с горящими глазами и ещё издали, едва увидев сидящую у самой воды Марию, заговорила:

– Маша, там такое важное! Ты почему мне послушать не дала?

– Как же не дала – ты столько времени там просидела.

– И немножко совсем! Не дослушав ушла, боялась, что ты не дождёшься. Ну, слушай…

– Да не надо, Варюша, – Мария поднялась со скамьи. – Бог с ними, с их секретами. Пойдём лучше в конюшню заглянем, я давно Зорьку не видала.

– Ладно, пойдём. Только ты слушай, это до нас относится. Князь Григорий от короля Августа вернулся, говорит, король сюда не поедет, а ждёт нашего царя к себе в Ярослав. Ох, царь и ругался, ох и честил его! Даже такими словами… Ладно-ладно, подожди, сейчас и про нас будет. Ну, там про политику сначала поговорили, что Август в войне помогать обещался. А потом вот: царь говорит, я к королевскому двору государыню брать не буду, пусть здесь меня дожидается. А для плезиру, говорит, возьму её девок – нас то есть. А Долгорукий хмыкнул так и говорит:

«Что, Пётр Алексеич, опасаетесь?»

А Пётр:

«Известно, опасаюсь. Август – козёл похотливый, – прямо так и сказал! – как бы урону не было».

А Головкин ещё спрашивает, мол, по фрейлинской части урону бы не было. Тут Пётр заржал, как жеребец, право слово, и говорит:

«Ну, тут не урон, а братская делёжка. Мы с Августом в прошлые времена все утехи по-братски делили». Потом опять про войну начали, я и ушла.

Варенька замолчала, заглянула Марии в опущенное лицо.

– Ну, что ты молчишь-то, Маша? Ведь это ужас!

– Ужас, – согласилась Мария, – и гадость. Может, отпросимся здесь остаться? С Катериной. А в письме Шорников тебе не писал, он сюда не собирается ехать?

Варенька улыбнулась смущённо, отвернула враз порозовевшее лицо.

– Нет, об этом не писал. Да и разве от него зависит? – служба. Митя всё больше природу описывает.

Помолчала и добавила, будто нехотя:

– Ну и чувства.

Мария улыбнулась её смущению.

– Вот бы они вместе с Сашей сюда приехали, мы бы вместе с ними в армию отпросились. Надоело мне на его царское величество смотреть – сил нет!

– Так тебе только до конца похода дотерпеть. А там ты уже мужняя жена, своим домом жить будешь.

– А знаешь, Варюша, я до сих пор не могу поверить, что замужем. Вроде всё такое же и я такая же. Так странно!

Варенька с любопытством посмотрела на неё и, против обыкновения, ничего не спросила.

Отказаться от поездки в Ярослав к польскому королевскому двору им не удалось. И Катерина за них просила – не помогло. Одно утешение – ехали вместе с Марьей Васильевной. Князь Григорий отправился вперёд, предварить его величество, а княгиня ехала в царской свите.

Пётр, как на пути на привал вставали, начал было с ней пошучивать. Не страшно, мол, мужа одного к королю отправлять, нравы, мол, при дворе весёлые, ещё подцепит какую-нибудь польку, забудет свою княгинюшку. Марья Васильевна ответила на эти подначки коротко:

– Не страшно.

Да так при этом посмотрела, что царь и язык прикусил, и больше на эту тему ни словечка не сказал.

– Вот смотри, – шепнула Мария Вареньке, – как у неё это получилось! Одним словом его окоротила! Нам бы так.

– Ещё бы, сколько она по европейским дворам тёрлась. Научишься!

Ехали, не торопясь, часто вставая, подкрепляясь из обильного буфета – специальной повозки, уставленной ледяными ящиками и походными жаровнями.

– Не пристало нам спешить, – приговаривал царь за очередной трапезой, – хватит и того, что мы к нему, а не он к нам едет.

Так, не спеша, и встретили выехавшего навстречу русскому государю короля Августа со свитою.

Свидание было, как картина. Королевский кортеж остановился за сто шагов. Король вышел из кареты и пошёл по дороге, большой, сверкающий золотым шитьём, неподвижно держа раскинутые для объятия руки. Свита, тоже пешком, следовала в отдалении. Пётр также спешился, но шёл не так красиво, да и платье на нём было попроще. Сошлись, обнялись и пошли, обнявшись, по дороге. Придворные перемешались в общую свиту.

Фрейлины не стали спешиваться. То есть они хотели было, но сперва посмотрели на княгиню, как всегда делали, если сомневались. Марья Васильевна на лошади сидела, не ворохнувшись, лишь шляпу к лошадиным ушам склонила. Ну и девы так же сделали.

– Ох, и когда же мы все тонкости политесные знать будем? – вздохнула про себя Мария.

Их величества долго пешком не проходили – загрузились в карету, там принялись хохотать и по коленкам друг друга хлопать. Видать, старое вспоминали. И то сказать, смолоду ведь дружбу водят.

На место приехали поздно. Но передохнуть нисколь не дали, объявили, что сей же час туалеты переменить – и в залу. Король Август его царскому величеству обед даёт.

Ах ты, Боже мой! Платья не разобраны, Глаша с царицей осталась, вместо неё совсем глупую девку им дали. Еле поспели фрейлины к царскому выходу. Царю-то что! Он в одном мундире и в пир и в мир.

А вот Август… Встречал царя в роскошном кафтане, а уж к обеду вышел – смотреть больно, глаза слепило, как он весь сиял да переливался. Лик, правда, у него обрюзгл и помят, хоть и густо напудрен.

Рядом с королём стоял наследник, тоже Август и тоже разряжен. Хотя до короля, конечно, ему далеко: и фигура похудосочнее, и величия во взгляде нет.

Обо всём этом перешёптывались Варенька с Марией, стоя перед государями в очереди на представление.

– А вот смешно будет, Маша, если и этот наследник за тебя глазом зацепится, – хихикнула Варенька.

– Сплюнь, а то ещё накаркаешь, – отозвалась Мария.

– Да не забудь, – продолжала веселиться Варенька, – как к их величествам пойдём, лик поугрюмее сделать, даром что ли, мы такими кикиморами вырядились?

Может, и не кикиморами, но не очень приглядными сделать себя им удалось – волосы убрали плоско и без завитков, платья надели из самых нелюбимых. Мария – зелёное, гасившее синеву её глаз, а Варенька – жёлтое, которое делало её медовые волосы похожими на прелую солому, а прозрачные русалочьи глаза превращало в кошачьи. Вдобавок они намазали белилами брови, ресницы и губы, а под глазами немного потёрли сажей.

– Маш, смотри, вот так ещё можно.

Варенька немного наклонила голову вперёд и сильно выдвинула подбородок, так что на шее надулись некрасивые жилы, а лицо приобрело какое-то лошадиное выражение. Мария фыркнула и затряслась от беззвучного хохота. К ним повернулось яростное лицо Нины.

– Вы совсем обе… Нам выходить сейчас.

Она величественно выплыла к государям под громкий речитатив церемониймейстера, выкликавшего её имя и титул. Она, в отличие от подруг, кикиморой себя рядить не стала и была во всей красе. Мария с Варенькой кланялись с втянутыми от сдерживаемого смеха щеками и выпученными глазами.