Лора Бекитт - Мотылек летит на пламя

Поскольку многие из раненых, которые умерли у него на руках, не смогли или не успели назвать свое имя, он попросил у начальства списки пленных.

Время от времени он просматривал их и однажды наткнулся на знакомое имя: Юджин Фрэнсис О’Келли, капитан.

Ошибки быть не могло. Юджин О’Келли, сын мистера Уильяма и брат Сары. Джейк вспомнил его высокомерие истинного южанина, яркие рыжие волосы, живые карие глаза, ленивую грацию льва, нежащегося на солнцепеке, но готового к прыжку.

Он стал искать Юджина среди здоровых, потом — среди больных. И нашел, полумертвого, исхудавшего, бледного, погибающего от тяжелой пневмонии.

Джейк попросил одного из охранников купить лекарства в ближайшем городке и дал ему деньги. Спасая одного и не имея возможности должным образом позаботиться об остальных, он ощущал вину и бессилие, но другого выхода не было.

Когда Юджин пришел в себя, Джейк засыпал его вопросами:

— Вы меня узнаете? Как вы здесь оказались? Как долго вы находитесь в лагере?

— Узнаю, — прошептал тот, — вы явились из прошлого. Сколько времени я здесь? Мне кажется, вечность. Я кочую по лагерям с того самого времени, как наши солдаты впервые задали янки жару у речки Булл-Ран.

— Почти с начала войны! Но ведь тогда еще существовал обмен!

— Я вел себя буйно, меня не хотели обменивать и стремились уничтожить. Они почти добились своего — теперь я развалина, полутруп.

— Вы выкарабкаетесь — ведь в вас течет ирландская кровь! Я вам помогу.

Его взор слегка потеплел.

— Благодарю вас, Джейк. Вы не знаете, что с отцом и Сарой?

Когда речь зашла о Саре, Джейка посетило странное чувство — смесь смущения и досады. Он подумал о том, что должен постараться вывести Юджина за пределы лагеря хотя бы ради его сестры.

— Не знаю. Я уволился сразу после… истории с мисс Айрин.

— Вы еще помните об этом?

Уловив в его тоне небрежность, Джейк невольно взорвался:

— Что поделать, если лицо вашей потерявшей рассудок кузины стоит перед моими глазами все эти годы, а в ушах звучит ее просьба вернуть ей ребенка!

Юджин прикрыл глаза и сказал:

— Не кричите. Если я в чем-то виноват, то наказан сполна. Вместо воинской доблести — позор вражеского плена, вместо боевых наград — вши.

— Важно не то, наказаны вы или нет, а поняли ли вы, что совершили, — заметил Джейк. — Вам повезло, что у вас нет ни семьи, ни детей.

— Я всегда считал, что семья — это якорь, который мешает свободному плаванию.

— Надеюсь, когда-нибудь вы измените свое мнение.

Пока Юджин поправлялся, Джейк более пристально, чем обычно, наблюдал за лагерной жизнью. Освобождать одного Юджина не имело смысла, надо было дать шанс еще нескольким конфедератам. К сожалению, большинство пленных ослабли физически и растеряли силу духа. Они не могли напасть на охрану, да и оружия не было. И Джейк не мог рисковать, пытаясь договорить с кем-то из янки.

На территории лагеря работали негры — ныне свободная наемная сила. По вечерам их выводили за территорию, и отношение к ним было несравненно лучше, чем к пленным конфедератам, что вызывало нескрываемую злобу последних. Видя это, Джейк с горечью говорил себе, что едва ли его страна когда-то преодолеет противоречия и распри между белыми и черными.

В лазарете худо-бедно топились печки; однажды взгляд Джейка упал на угольную сажу, и в голове зародилась спасительная мысль.

Для начала нужно было договориться с чернокожими. Джейк несколько раз им помогал: одному подсказал, как избавиться от чесотки, другого излечил от кровавого поноса, но этого оказалось недостаточно для того, чтобы они пошли ему навстречу.

Это были уже не те негры, что представлялись белым пешками, которые те не спеша передвигали по доске, разгоняя лень и скуку. И далеко не те рабы, чья жизнь состояла из ритуалов, которые они не смели нарушить, и проходила за рамками, какие они не смели переступить.

Одни из них прямо и нагло отказывали Джейку, другие твердили, привычно уставившись в землю:

— Что вы, мистер, я не могу: меня прогонят, а то и убьют!

Как ни странно, Джейк встретил сопротивление и со стороны Юджина.

— Истинные южане верны себе до конца! Чтобы обрести свободу и спасти свою жизнь, я бы мог перейти на сторону янки, но отказался. Мои товарищи ели крыс — я не стал. Точно также я не согласен притворяться черномазым.

— Тогда вы погибнете.

— Пусть.

— Вы думаете только о себе, вам не приходит в голову вообразить, во что превратился Юг. Поместья сожжены, поля вытоптаны, рабы разбежались. Хлопка, скорее всего, давно нет. Ничего нет. Возможно, ваша сестра осталась одна, без родных, без крова, и ей нужна помощь. Ваша глупая гордость и непримиримая самонадеянность преступны. Вы должны любой ценой вернуться домой!

Через несколько дней к Джейку подошел чернокожий парнишка и взволнованно произнес:

— Вы просили помощи, мистер? Я вам помогу. Я поговорил со своими приятелями — мы отдадим вашим людям наши шляпы, а когда будем выходить отсюда, нарочно встанем в конце и сделаем вид, что не заметили лишних «негров».

Джейк пристально посмотрел на него и спросил:

— Почему ты это делаешь?

Тот потупился и пробормотал, теребя в руках шляпу, отчего она крутилась, как колесо.

— Из-за вас. Потому что вы попросили.

— Только из-за меня? Поверь, я того не стою.

Парень вскинул взор.

— Неправда. Вы не такой, как остальные белые! Вы — человек. Я чувствую это сердцем.

Он говорил горячо и смотрел искренне, как ребенок. Такой взгляд Джейк видел у негров до войны, видел у Лилы, и отчасти потому предпочел не спрашивать собеседника, кто же тогда в его представлении «остальные белые». Вечером он помог Юджину и еще нескольким конфедератам натереть лицо и руки сажей и проследил, чтобы те благополучно пристроились в хвост колонны чернокожих рабочих.

Глядя им вслед, Джейк думал о том, что того безмятежного ландшафта, какой Юджин О’Келли хранил в памяти все годы заключения, тех казавшихся неизменными образов, того уклада, который был основой его жизни, больше не существует. И задавал себе вопрос: скольким южанам придется умереть не от телесных, а от душевных ран?

Весеннее солнце не только разбудило природу, оно повлияло на самочувствие майора Эванса — он пошел на поправку: прощальное письмо к отцу так и лежало на столике возле кровати.

Возможно, на него подействовало то, что, просыпаясь, он все чаще видел возле своей постели Сару. Она скромно сидела на стуле и читала: реже — молитвенник, чаще — книгу из библиотеки своего покойною отца.

Черное платье подчеркивало белизну ее кожи, простая прическа — благородство и нежность черт. Тони видел голубоватые жилки на ее полуопущенных веках, легкие тени под печальными глазами и задавался вопросом, чем живет ее сердце и какими грезами питается ее душа?