Лора Бекитт - Мотылек летит на пламя

Майор Эванс был еще слаб, потому, когда все закончилось, ощутил глубокую усталость. Он поднялся наверх и лег. Сара последовала за ним и привычно села возле его постели.

Они долго молчали. Сара первой подала голос:

— Подумать только, что война может сделать с людьми!

— Это не война. Война здесь ни при чем, — сказал Тони. — Такими могут сделать себя только сами люди.

— Вы спасли нам жизнь!

— Это сделали ваши бывшие рабы.

Тони сел на постели. Он смотрел на нее так, будто чего-то ждал, и Сара неловко призналась:

— Я боялась за вас.

— И я боялся, — признался он, — боялся, что у меня не хватит сил вас защитить.

Какое-то время они сидели, нежась в лучах молчаливого понимания, потом Тони промолвил:

— Мисс Сара, до сего момента я не смел задавать вам этот вопрос, но сегодняшнее происшествие придало мне смелости: вы замужем?

Краска отхлынула от ее щек, и она опустила руки.

— Да.

В его глазах промелькнула тень разочарования, но он постарался овладеть собой.

— Ваш муж в армии?

— Нет, он сбежал, когда узнал, что янки приближаются к Темре, — просто сказала Сара.

Ей хотелось признаться в том, что между нею и Фоером не существовало супружеских отношений, но она не могла беседовать с мужчиной на столь деликатные темы.

Сара подумала о чувствах и таинственных действиях, сближавших мужчину и женщину, способных вырвать человека из собственного плена, о том, о чем в их среде не было принято говорить и что ей едва ли доведется испытать.

— Прежде он служил управляющим нашим имением, — сказала она. — Мне пришлось заключить с ним брак, потому что я осталась совсем одна и больше всего на свете желала сохранить Темру. Однако я все равно ее потеряю. Мой поверенный сообщил, что мы должны заплатить налог, но у нас нет таких денег: не удивлюсь, если после войны сюда явятся чужие люди и прикажут мне убираться вон.

— Я мог бы помочь вам выкупить имение.

— Вы?!

— Почему нет? Я один из тех, по чьей вине вам пришлось страдать. К тому же у моего отца есть деньги. Во время войны его заводы снабжали армию Союза мясными консервами: полагаю, он в несколько раз преумножил свое состояние.

Сара привычным жестом расправила плечи и с достоинством произнесла:

— Благодарю вас. Полагаю, главное не в том, что с нами случилось и что мы навсегда потеряли, а в том, что нам довелось сохранить. Прежде всего, это гордость. Мне будет проще оказаться на улице, чем принять помощь от чужих людей.

К ее удивлению, Тони неловко улыбнулся, однако было заметно, что эта улыбка шла прямо от сердца.

— Я чувствую себя очень странно. Сижу возле женщины, которая мне очень нравится, зная, что она несвободна, и вместе с тем питая большие надежды. Я никогда не думал, что такие надежды могут возникнуть… во время войны.

— Возможно, потому, что вы давно не встречали женщин?

— Отчего же? — грустно произнес он. — Встречал. Красивых, растерянных, беспомощных, гордых южанок. Их душа была передо мной как на ладони, и, глядя на них, мне было стыдно за северян.

Сара подняла брови.

— Глядя на меня — нет?

— В сто раз больше. Только с вами я могу говорить откровенно и просто, хотя мне и кажется, что в вашей душе спрятано много секретов. А еще… в отличие от других вы никогда не сдадитесь.

— Нет никаких секретов, — устало произнесла Сара. — Все очень просто. Прежде я жила ради хлопка, потом поняла, что это бессмысленно. Я давно сложила оружие и не знаю, что делать дальше.

— У вас есть возможность развестись?

Саре показалось, что она ослышалась.

— Почему вы задаете мне этот вопрос?! — пробормотала она, разумом пытаясь сохранить остатки прежней враждебности, тогда как ее сердце изнывало от противоречивых чувств.

— Потому что я бы хотел сделать вам предложение.

Она инстинктивно отшатнулась.

— Вы янки, а я — южанка!

— Уверен, когда войне придет конец, мы быстро забудем о том, что стояли по разные стороны баррикад.

Сара пребывала в смятении. Отец умер, Юджин пропал без вести, Фоер сбежал. Не осталось никого, кто помешал бы ей отдаться чувствам, забыв обо всем, что стояло на пути.

Воспользовавшись замешательством Сары, Тони подался вперед и поцеловал ее.

Она не возмутилась и не отпрянула, потому что внезапно лишилась всех воспоминаний и мыслей.

Не вполне осознавая, что делает, Сара положила руку ему на затылок извечным жестом любящей женщины. Она содрогалась от ранее не испытанного чувственного блаженства: то, что прежде представлялось ей грязной пеной, оказалось сделанным из тончайших белоснежных кружев. Ей чудилось, будто она летит над миром, широко простирая крылья, и ее нежит ласковый ветер.

— Я люблю вас, Сара! После войны я вернусь за вами и разыщу вас, где бы вы ни были!

Сара с трудом перевела дыхание. Она целовалась не просто с мужчиной, с янки, с врагом! Она не могла в считанные минуты смириться с тем, что рискованное будущее имеет куда больше красок и смысла по сравнению с безупречным прошлым.

Она была готова признаться в том, что полюбила Тони, и все же хотела выиграть время. Ее учили принимать горе с тихим, но несгибаемым достоинством, но никто не говорил, что делать с неожиданным счастьем, к тому же идущим вразрез с вековечными принципами.

— Разве ваш отец согласится, чтобы вы женились на южанке? — она постаралась вложить в вопрос как можно больше вызова и иронии.

— Если я вернусь домой живым, мой отец будет так рад, что исполнит любое мое желание. К тому же, — усмехнулся Тони, — он в долгу перед южанами, ибо несказанно нажился на войне.

— Вы все время говорите только об отце. А… ваша мать? — спросила Сара, желая скрыть неловкость.

— Умерла при родах. Отец меня вырастил. Он не женился, чтобы у меня не было мачехи. Он дал мне все, кроме возможности почувствовать себя настоящим мужчиной. Это еще одна причина, почему я пошел на войну. Правда, я почувствовал себя мужчиной не когда убивал соотечественников, а когда защищал женщин, — ответил Тони.

Сара вспомнила отца и слова, которые он произнес незадолго до смерти: «Это братоубийственная война, она ломает нормы морали, искажает понятие о чести, оставляет в сердце пустоту, которая со временем заполняется вовсе не тем, чем нужно».

Глядя на Тони, Сара ощущала нечто странное. Будто что-то очень важное повисло на тонкой нити, готовой оборваться в любой момент, словно истина била крыльями в невидимой клетке в тщетных усилиях вырваться на волю.

Сара закрыла лицо руками. Если бы кто-нибудь знал, как сложно преодолеть упорство сознания, силу того, что с детства вливалось в кровь с каждым взглядом и словом, и пойти за тем, что принадлежит миру грез и снов! Если бы кто-нибудь понял, почему страх преступить бывает сильнее, чем страх потерять.