Элизабет Бикон - Граф-затворник

– Это невыносимо! – рявкнул Алекс и вновь зашагал по комнате, похоже как будто жалея, что это не крепостные стены побежденной цитадели. – Отвратительно, что они так с тобой поступают! Ведь из-за них ты уже потеряла одного брата! Как мне хочется хоть на полчаса заполучить этого мошенника и показать ему, что такое страдание!

– Ты не смог бы причинить мучения живому человеку. Но этот злодей, по крайней мере, не знает, где прячется Рич, иначе ему не пришлось бы выдумывать весь этот изощренный ход с Маркусом, чтобы заставить нас его отыскать, – философски откликнулась она.

– Хотелось бы знать, с чего он решил, что имеет право вас преследовать, у него просто не может быть достойной причины просто так вредить семье Рича.

– Мы скоро это узнаем, – уверила его Персефона.

– А если этого в ближайшее время не случится? – Алекс остановился и пристально посмотрел ей в глаза.

– Случится! – яростно парировала она. – Рич никогда не перестанет сражаться за тех, кого любит, твоя племянница явно из этой же категории. Маркус… по сравнению с тобой, конечно, молод и неопытен, но он сделает все, что в его силах, чтобы спутать планы врага.

– Но останется ли он после этого все тем же беззаботным младшим братом? – мучительно выговорил Алекс.

Персефоне пришлось приложить огромные усилия, чтобы не перевести взгляд на его шрамы и остаться спокойной. Она понимала: они говорят уже о нем самом, а не о Маркусе.

– Не исключено, он станет даже лучше, – мягко ответила она.

– Да, точно. Или станет таким же чудовищем, как негодяй, сейчас удерживающий против его воли.

– Милорд, моего брата ничто не может сделать таким бесчувственным и безжалостным. Он просто не способен превратиться в хладнокровного монстра – не больше, чем вы, хотя вы были в намного худшей ситуации, чем, надеюсь, оказался Маркус.

– А ты уверена, что я не превратился в чудовище? – мрачно спросил он.

Она видела в его глазах огромную боль и едва не поддалась соблазну сменить тему – попытаться юмором вернуть его из прошлого в настоящее. Ее жгло изнутри понимание: ему столько всего пришлось перенести, причем в полном одиночестве и без всякой поддержки! Но она не должна ему этого показывать. Он принял бы ее боль за жалость, вот жалость по отношению к нему – она и без всяких слов понимала – он ненавидит.

– Если бы после своего испытания ты просто встал и отряхнулся, словно ничего не случилось, то в святого бы ты тоже не превратился и едва ли стал бы тем человеком, за которого мне так хочется выйти замуж. Тот, который сделал такое с сумасбродным и немыслимо красивым юношей, каким я тебя помню, вне всяких сомнений, был очень жесток и опасен, его следовало остановить. Уверена, ты сделал все от тебя зависящее, чтобы он больше не причинял никому зла. И я знаю: даже когда ты выследил его и лишил возможности причинять боль другим, это все равно только усилило твои страдания.

– Ты действительно думала, что я красив и сумасброден? Поразительно, как юные леди, оказывается, умеют скрывать свои чувства от глупых щенков! Когда я проводил у вас свои каникулы, потому что моя любящая семья даже не утруждала себя об этом побеспокоиться, клянусь, я был совершенно уверен: ты даже не замечаешь моего существования.

– Я не думала, что ты такой. Я это видела и знала, – коротко ответила Персефона, пристально глядя в его колдовские глаза. Она хотела, чтобы он понимал, как остро она ощущает его присутствие. И будет ощущать до конца жизни, даже когда им будет по девяносто. – И да, я считала тебя самым умопомрачительным юношей, какого я когда-либо видела. – Она заметила, что его ярко-синие, как море, глаза на мгновение потеплели и засветились юмором, и вскинула руку, чтобы удержать эти чувства. – И еще я считала, что ты и так чересчур хорошо осведомлен, и в светском обществе станешь таким же глупым и тщеславным, как вся остальная золотая молодежь, тебя окружат лестью и заставят поверить, что ты настоящий полубог, сошедший с небес для завоевания глупеньких дебютанток.

– Полагаю, мне стоило подождать пару лет, чтобы ты пнула меня и скинула с небес на землю, – с юмором ответил Алекс и заулыбался, приглашая посмеяться над тщеславными молодыми людьми, какими они оба когда-то были.

– Полагаю, это только к лучшему, что мы с тобой так и не встретились в бальном зале или на светских променадах. Я так задирала нос на своем дебюте.

– Неужели мы друг другу не понравились бы?

– Наверняка бы не понравились. Мы даже этим летом друг друга слегка возненавидели, когда встретились, а в семнадцать лет я была куда менее терпима к окружающим, – ответила она, по-прежнему не желая рассказать, как затрепетало ее глупое сердечко и по коже побежали токи, когда в ту судьбоносную июньскую ночь она осознала, чьи руки ее удерживают.

– И напрашивается вопрос: что же заставило тебя потерять твою божественную уверенность, моя дорогая Персефона, уже на грешной земле? – поддразнил ее Алекс, с замиранием сердца ожидая ответа, похоже, это было для него очень важно.

– Я разбила сердце одного молодого человека, – коротко ответила она и невольно вздрогнула при воспоминании. – Теперь я на четыре года опытнее и уже понимаю: принадлежность к роду Сиборнов и положение первой кузины герцога сделало меня очень привлекательной для юных соискателей состояний и титулов.

– Тогда почему ты себя винишь? – спросил он с мрачным видом, едва ли испытывая ревность.

– Наверное, потому, что я не обращала на него внимания, а он настаивал: я – его единственная любовь и должна выйти за него замуж. Продолжалось это недолго, он уже довольно давно женился.

– В таком случае ты явно не разбивала ему сердце.

– Как будто нет, вот только он вместе со своими сестрами и воинственной матерью на весь мир заявил: разбила. И некоторые до сих пор считают меня гордой, тщеславной и жестокосердной.

– Они однозначно не правы: да, ты очень упряма, и твоя преданность смахивает на безумие, но ты точно не бессердечна и не зачарована своим отражением в зеркале. Если бы этот идиот все же выманил у тебя согласие, то скоро обнаружил бы, что вместо жены получил тигрицу. А ты бы точно умерла с ним от скуки.

– Это верно. И мы можем проверить, действительно ли я не похожа на ту маленькую послушную кошечку, его настоящую жену, – заявила она и с дерзким приглашением посмотрела ему в глаза в надежде, что он не сможет устоять.

– Еще нет, колдунья, – хрипло ответил он, словно эта идея его очень привлекала, но он не смел приближаться, дабы не подвергать испытанию свою силу воли. – Сначала нам надо покончить со свадьбой.

– Ты же можешь сейчас просто меня поцеловать, – страдальчески произнесла она.

– Нет, – отказался он, и в его глазах наконец открыто вспыхнула страсть. Он, кажется, считал, что один простой поцелуй может погубить непоколебимую стену его самообладания. Но разве не этого она хочет?