Маурин Ли - Разделенные океаном

— Да, не могу, — согласилась Молли.

Оливия самодовольно улыбнулась.

— Я собираюсь взять себе псевдоним — Розалинда Рэйнес. Это звучит намного лучше, чем Оливия. Эй, а что с твоей сестрой? Она собирается сегодня просыпаться?

— Я не хочу ее будить. Прошлой ночью мы не сомкнули глаз, а на пароме из Ирландии ее тошнило. Она измучена до предела, бедняжка.

— А ты нет, как я погляжу! Ну что ж, счастливо оставаться, Молли. Здесь так душно, просто нечем дышать. Пока.

Помахав рукой, Оливия вышла из каюты, с такой силой захлопнув за собой дверь, что разбудила Аннемари, которая застонала и села на койке. И вдруг у нее началась такая рвота, что Молли встревожилась, как бы ее желудок не вывернулся наизнанку. Схватив полотенце, она поднесла его к лицу Аннемари, но обе они ели так давно, что в животах у них было пусто.

— Все хорошо, родная, успокойся, — приговаривала Молли, спрашивая себя, а не совершила ли она ошибку, решив убежать в Нью-Йорк. В своем нынешнем состоянии Аннемари могла и не выдержать долгого морского путешествия через Атлантику. Может, им стоило переждать в Ливерпуле, пока ей не станет лучше? Но Доктор, не найдя их в Ирландии, мог заподозрить, где они скрываются. Он знал в этом городе многих врачей, с которыми поддерживал переписку.

Молли закусила губу. Пожалуй, лучше все-таки остаться на борту. Остается надеяться, что Аннемари вскоре поправится. Чем скорее они доберутся до Нью-Йорка — и дорогой тети Мэгги, — тем лучше.

Аннемари снова заснула, уже сидя. Голова ее свесилась на грудь, почти касаясь коленей, и Молли осторожно уложила сестру на койку. Трудно, почти невозможно было узнать в ней прежнюю жизнерадостную девочку, которую она знала с самого детства. Даже смерть мамы не смогла надолго омрачить существование Аннемари. Девочка внушила себе, что мать по-прежнему остается с ними; она приносила для нее полевые цветы и ставила их в вазу на подоконнике, рисовала картинки и пела, уверенная в том, что мама видит и слышит ее. Аннемари буквально озаряла дом Доктора своими сияющими ясными глазами и заразительным смехом. Но сейчас она лежала на койке, безжизненная, как труп.

И вдруг, совершенно неожиданно, на Молли накатило осознание того, что она натворила. Ей исполнилось шестнадцать, она привыкла полагаться на себя, особенно после смерти мамы, но сейчас ситуация вышла из-под контроля. Последние несколько недель, прошедшие после того, как случилось «это», превратились для нее в настоящий кошмар. Но она не станет плакать! Молли потерла щеки костяшками пальцев, прогоняя слезы, которые грозили хлынуть ручьем.

— Сейчас я пойду позавтракаю и выпью чего-нибудь горячего, — сказала она вслух. — Это пойдет мне на пользу. — Девушка испытывала чувство вины оттого, что оставляет сестру одну, но если она не съест чего-нибудь в самом скором времени, то заболеет, а это уже никуда не годится.

На палубе было холодно, но ветер стих, выглянуло солнышко, и Молли полной грудью жадно вдыхала свежий соленый воздух, разглядывая кишащую суматошной активностью пристань и величественные дома напротив. На одном из них висели часы: девушка отметила, что они показывают половину десятого, то есть было позднее, чем она думала. Ливерпуль на первый взгляд показался ей чудесным городом. Если бы не Аннемари, Молли с удовольствием прогулялась бы по окрестностям. Все равно корабль отплывал только после обеда.

По палубе прогуливалось множество людей: в большинстве своем это были нарядно и даже богато одетые женщины в невообразимо коротких юбках, заканчивавшихся выше колена. Этот стиль еще не добрался до Дунеатли, где в моде оставались юбки по щиколотку.

Молли направилась в столовую третьего класса. Там было гораздо роскошнее, чем она ожидала: обшитые деревом стены со стеклянными плафонами, источавшими приглушенный свет, и полосатый ковер на полу. Стюард записал ее фамилию и номер каюты и провел к круглому столику, за которым с легкостью могли бы уместиться восемь человек. Но судя по тому, что на столе оставалось всего два прибора, остальные шестеро уже поели.

— В моем списке есть еще некая мисс Аннемари Кенни, — заметил стюард. — Если она не появится в самое ближайшее время, то останется без завтрака — мы прекращаем обслуживать пассажиров.

— Моей сестре нездоровится — сегодня она завтракать не будет.

— Надеюсь, она поправится, — сочувственно ответил мужчина. Он выглядел бы чертовски симпатичным, если бы не сильное косоглазие. — Если ваша сестра страдает морской болезнью, вы можете взять для нее какое-нибудь лекарство у корабельного доктора.

— Спасибо, я буду иметь это в виду.

Еще через несколько минут Молли уже за обе щеки уплетала ветчину, яйца и сосиски. Ей одной достался целый чайник чая и корзинка с хрустящими булочками, джем и масло. Джем оказался малиновым, ее любимым.

После того как Молли поела, окружающий мир показался ей гораздо привлекательнее — а в чае она едва не утонула. Девушка вернулась в каюту. Там никого не было, кроме Аннемари. Она спала, дыхание ее было ровным, а на лице застыло умиротворенное выражение. Молли решила ненадолго вернуться на палубу, где так чудесно пахло. Кроме того, она хотела в последний раз взглянуть на Ливерпуль — почти наверняка она его больше никогда не увидит.

Опершись на поручни, девушка любовалась ясным голубым небом и солнцем, скорее кремовым, чем желтым, когда рядом с ней остановилась какая-то девушка, похоже, ее ровесница. Ее светлые волосы были завиты в мелкие кудряшки. Она нарядилась в ярко-красное пальто с подбитым мехом капюшоном. Рядом с ним темно-синий наряд Молли выглядел безнадежно старомодным.

Оказалось, что девушка — американка. Ее звали Ровеной, и на борт «Королевы майя» она поднялась в Гамбурге, где в помещение четвертого класса, расположенное под палубой, загнали, словно скот, десятки — а может, и сотни — иммигрантов, что было просто ужасно. Ровена слышала, что там стоит неописуемая вонь, а людей столько, что им буквально негде повернуться.

— Видела бы ты их! Бедняги! — дрожащим от сдерживаемых чувств голосом воскликнула американка. — Они одеты в жалкие лохмотья и выглядят такими несчастными и убогими. Многие женщины держали на руках малышей, а дети постарше и мужчины несли на спинах свои пожитки, увязанные в узлы. Зрелище было настолько печальное, что я едва не расплакалась.

— Скорее всего, они не чувствуют себя несчастными и убогими, — возразила Молли. — Они отправляются навстречу новой жизни в новом мире. Да, они испуганы, но и только.

Ровена сказала, что, пожалуй, она права.

— Мои дедушка с бабушкой тоже были иммигрантами, — с гордостью сообщила она. — Вот почему я разбираюсь в таких вещах. Сорок лет назад они прибыли в Америку, не имея ни цента за душой; папе было всего два года. Но они открыли собственную кондитерскую и теперь процветают. Отец повез нас, меня и брата, в Гамбург, где родился сам и где до сих пор живут его двоюродные братья и сестры.