Маурин Ли - Разделенные океаном

Господи Иисусе! Когда он приехал в Лондон, ему показалось, будто он перенесся назад во времени. Некоторым зданиям на вид было не меньше нескольких сотен лет. Даже те, что поновее, выглядели так, словно принадлежали к викторианской эпохе. И в таком старинном окружении совершенно неуместно смотрелись легковые автомобили и красные автобусы.

Бобби Гиффорд отвернулся от окна в номере гостиницы на Парламент-стрит, расположенной прямо напротив министерства иностранных делу или, как здесь говорят, Форин-офиса. Окна, как и во всем Лондоне, были заклеены крест-накрест полосками бумаги, чтобы стекло не разлетелось на мелкие осколки, если поблизости рванет бомба. Соединенное Королевство пребывало в состоянии войны, и он, в общем-то, оказался на линии фронта.

Его номер походил на музейный зал: толстый ковер на полу, громоздкая кровать, покрытая атласным стеганым одеялом с кисточками, на которой стоял его саквояж в ожидании, когда его распакуют, и совершенно неподъемная мебель, которую не сдвинуть было даже вчетвером. Бобби ненадолго задумался над тем, сколько же лиц и эпох повидало потускневшее зеркало в золотой раме над камином. За стойкой портье у него спросили, не желает ли он, чтобы в номере разожгли камин, но Бобби отказался.

Завтра он попробует подыскать себе другое жилье, что-нибудь небольшое и комфортабельное в центре города. Бобби стал специальным европейским корреспондентом газеты «Нью-Йорк стэндард», обосновавшимся в Лондоне, но в самое ближайшее время планирующим перебраться в Париж. Захватив Норвегию и Данию, немецкие войска подступили к границам Бельгии, Голландии и Франции, и известий об их вторжении в эти страны ожидали со дня на день. Бобби полагал, что как американцу ему ничего не грозит и он сможет благополучно составлять и передавать на родину отчеты о существующем положении дел.

Две с половиной недели назад Бобби получил место заместителя редактора газеты. Выйдя наружу, он испустил радостный вопль и, поймав такси, помчался к дому Анны. Он сгорал от нетерпения сообщить ей радостную весть. Бобби было уже тридцать пять лет, но ему не часто приходилось иметь дело с женщинами. Нельзя сказать, что жена вселила в него уверенность, когда бросила его после того, как он потерял работу, причем не по собственной вине, а в Спрингфилде у Бобби не было времени на личную жизнь. Откровенно говоря, он умышленно ушел с головой в работу, не желая заводить романы, но при этом не забывал Анну и ее доброту. А когда они снова встретились, Бобби вдруг понял, что нашел то, что искал. Она была той самой женщиной, которую он ждал всю жизнь. Было в ней нечто не от мира сего, какая-то безыскусность, неповторимая, уникальная для того, кто сделал карьеру в мире шоу-бизнеса, но от этого Анна лишь выглядела еще привлекательнее в его глазах. И Бобби имел все основания полагать, что и она не осталась к нему равнодушной.

Но оказалось, что он ошибается. Бобби попросил консьержа позвонить ей и сказать, что ждет ее внизу, уже представляя себе, как загорятся огнем ее чудесные фиалковые глаза, когда он сообщит, что получил работу, которой добивался, и что совсем скоро переедет в Нью-Йорк.

Господи, каким же он был идиотом! Консьерж за стойкой сообщил, что Анна Мюррей не желает его видеть.

— Почему? — спросил Бобби, но тот лишь пожал плечами:

— Откуда мне знать, приятель, верно?

— Она больна?

— И этого я тоже не знаю. Пару часов назад я отправил наверх еще одного молодчика, и тот до сих пор не вернулся. Может, она занята с ним?

— Можно мне прийти завтра?

— Это уж тебе решать, приятель. Но если дамочка просит меня держаться от нее подальше, я понимаю намек и не навязываюсь.

Именно так Бобби и поступил. Сердце его было разбито. Чувствуя себя уязвленным, как еще никогда в жизни, он вернулся в газету, попросил редактора принять его и заявил, что работа ему больше не нужна. Он не стал говорить об этом вслух, но ему хотелось лишь вернуться обратно в Спрингфилд, погрузиться в проблемы газеты и забыть о женщинах до конца своих дней.

Редактор проявил сочувствие и понимание. Кроме того, он обладал прекрасной интуицией.

— Это как-то связано с женщиной? — поинтересовался он.

Бобби кивнул. У редактора было добродушное лицо, и по возрасту он годился ему в отцы. Бобби пришлось сделать над собой усилие, чтобы не расплакаться прямо в кабинете и не рассказать пожилому мужчине обо всем. Вместо этого, стараясь, чтобы голос его не дрожал, он заявил:

— Как быстро меняется жизнь; выходя из вашего кабинета, я чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. А сейчас я опустился на самое дно.

Это может случиться с каждым, сынок. Возьмем, к примеру, Скипа Хиллиера, нашего европейского корреспондента. Ехал он себе по тихой деревенской дороге в графстве Саффолк в Англии, прямой, как стрела, но не вписался в очередной поворот и врезался в стену. В результате у него сломаны обе ноги, три ребра, ключица и вывихнуто запястье. Так что в гипсе ему лежать еще долго, — с горестным вздохом закончил он. — У нас в газете появилась очередная вакансия. Я смогу обойтись без заместителя, но без своего представителя в Европе — никак, особенно когда там идет война. Премьер-министр Великобритании по уши в дерьме, народ требует Уинстона Черчилля. А тут еще этот малый, Гитлер, вышел на тропу войны, и одному Богу известно, на какую страну он позарится в следующий раз.

— А не могу я заменить Хиллиера? — повинуясь внезапному порыву, спросил Бобби.

Редактор — его звали Билл Фланаган, и он до сих пор разговаривал со слабым ирландским акцентом — покачал головой.

— У тебя нет опыта, сынок. Что тебе известно о войне?

— Все! — с жаром вскричал Бобби. — Я каждый божий день читаю вашу газету от корки до корки. Я знаком со всеми отчетами Скипа Хиллиера. Я знаю, какова ситуация с британским правительством и что англичанам приходится ой как несладко после того, как они потеряли сотни своих кораблей. Я прихожу в бешенство, когда кто-нибудь здесь именует эту войну «ненастоящей»: нет ничего ненастоящего в том, когда в твой корабль всаживают торпеду. Очередной страной, которую почти наверняка захватят немцы, станет Норвегия. Я хотел уехать из Спрингфилда главным образом потому, что он слишком провинциален — я уже говорил вам об этом.

И сейчас, по некотором размышлении, Бобби расхотелось возвращаться туда и во что-либо вникать. Билл Фланаган сочтет его ненормальным, раз он отказывается от одной работы и требует другую, но возможность переехать в Лондон и писать отчеты о войне показалась ему замечательной. Это будет лучшая работа на свете. Она поможет ему забыть об Анне.

Редактор улыбнулся.

— Твой энтузиазм — и твои знания — производят впечатление. Дай мне поразмыслить и позвони завтра утром.