Екатерина Мурашова - Глаз бури

– Ты пришла сюда, Софья… Это не случайно…

– Ле мизерабль, – прошептала Софи и продолжила по-французски, тоже опустившись на колени на лед и вплотную глядя в лицо Туманова, в его дикие глаза с огромными зрачками. – Я умирала тысячу раз, каждый раз, когда думала о том, что больше никогда тебя не увижу, не заговорю с тобой…

– Я тоже, – по-русски прошептал Туманов, но девушка не обратила внимания на смысловое совпадение реплик и продолжала.

– Когда тебя нет, все остается на своих местах, но не светит солнце. Весь мир в сумерках. Ты можешь объяснить мне… Я знаю, что так можно прожить жизнь. И даже не очень устать от нее. Но почему мне опять хочется гореть в твоем пламени? Ты можешь это понять?

– Я могу, – по-французски, с чудовищным акцентом, но вполне понятно ответил Туманов. Софи вздрогнула и отшатнулась. Потом рассмеялась. Конечно! Как же она могла забыть о том, что Туманов одинаково плохо говорит на всех языках Европы?! Он при ней читал записку, написанную на английском языке, и как-то, веселясь, напевал ей фривольную французскую песенку.

– Я был ни жив, ни мертв. Но вот ты пришла, Софья, и говоришь со мной по-французски. Ты не хочешь, чтоб я понял… Но я давно знаю. И у меня опять нет слов… Ни на одном из языков… Только руки, которые хотят тебя ласкать, но я боюсь снова испугать тебя…

– Я не боюсь, Туманов. Я хочу…

Двое мужиков, по-собачьи склонив головы набок, обалдело смотрели на двух стоящих на коленях людей, разговаривающих меж собой на каком-то птичьем, клокочущем языке. Наконец, старший из них крепко почесал затылок и негромко окликнул:

– Эй, Мишка! Ты кто же теперь будешь-то?

– Миллионщик Туманов. Михаил Михайлович. Может, слыхали? – озорно откликнулась Софи. Михаил недовольно помотал кудлатой головой. Мужики разом присвистнули и задумались. Потом старший сказал:

– Дайте, барин, рубль.

Туманов расхохотался и полез в карман. Мужик недовольно насупился.

– Да не на водку! – с досадой открестился он. – Извозчик без залога на лед не поедет. Или ты с барышней здесь и дале толковать будешь? А нет, так давай теперь рупь, я сани приведу!

Туманов согласно кивнул, доставая из-за пазухи и протягивая мужику смятый комок ассигнаций.

– Ты, Володька, гляди тут! – мужик строго взглянул в сторону сильно нетрезвого напарника и потрусил в сторону Николаевской набережной.

В санях Туманов дрожал крупной дрожью и прижимал к себе Софи так сильно, словно боялся, что она немедленно растает или исчезнет, как утренний морок. От его тулупа, внутрь которого он ее немедленно пропихнул, пахло овцой и махоркой. Сам Туманов пах… Тумановым.

– Софья, я квартиру на Пантелеймоновской… отказался… Я тебя в Дом Туманова везу. К себе. Это ничего? Или лучше в гостиницу?

– Мне все равно… Лучше к тебе.

– Хорошо. Ты не бойся… Но как ты…

– Мне Дуня рассказала…

– Я – должник ее… Скажи, чего ей надо? Она ведь в докторском деле…

– Ага, поняла! – засмеялась Софи. – Это как Оле на революцию, да? А Дуне что ж? Амбулаторию свою прикупишь, так? Глупый Мишка! Ты все деньгами меришь, а Дуня, она же влюбилась в тебя! Я сейчас только поняла…

– Дурость все, что ты говоришь! Просто Евдокия человек хороший…

– Нет, не глупость, не глупость! Я тебе объясню. Она нас обоих любит, и не в последнюю очередь оттого, что мы меж собой похожи. Она мне сама о том говорила, только я слышать не хотела. Она вся такая упорядоченная, расчетливая, а мы – мы для нее стихии, вроде грозы или там суховея… Кстати… – Софи деловито вывернулась из объятий Михаила, заглянула ему в лицо. – Дуне нужны деньги, чтобы поехать за границу учиться математике. У нее – талант. Или здесь, чтобы не работать и за Бестужевские курсы платить, но это хуже, потому что ее все будут отвлекать и в первую очередь эти… революционеры… И у Семена тоже талант, я, когда была, видела, он электрическую машину пустил, а в середке цветок и мышонок в клеточке, а он мне объяснил, что электрическое поле влияет на них таким образом…

– Сонька, Сонька! – Туманов снова притянул Софи к себе и закрыл ей рот поцелуем. – Погоди ты о других печься. Все устроим, всех за границу отправим вместе с электрической машиной и революцией, если пожелаешь, только не прямо сейчас. Ладно? – последний вопрос прозвучал почти жалобно.

– Хорошо, – кивнула Софи и спрятала лицо на шее Туманова.

К игорному дому подкатили с черного хода. Игра и веселье в залах и ресторане еще не окончилось, на освещенной площадке стояли сани и экипажи. Где-то в окнах надрывались цыгане. Чудом проснувшийся Федька (должно седьмым чувством хозяина почуял) попытался просочиться вперед и хоть чуть-чуть разгрести беспорядок в апартаментах. Туманов отшвырнул его с дороги, словно щенка.

– Может, Таню прислать? – спросил верный камердинер, снова просовываясь в дверь.

– Уйди! Убью! – Туманов запустил в проем пустой бутылкой, но конечно, не попал, так как Федька приобрел на службе ловкость буквально сверхъестественную. – Надо будет, сам все языком вылижу. Сонька, хочешь?

– Ничего не хочу. Пусть все уйдут. А ты – не уходи… – прошептала Софи, плавясь от жары в натопленных комнатах и еще какого-то, не слишком понятного ей внутреннего огня.

Туманов захлопнул дверь и, позабыв про замок, заложил ее кочергой.

– Никто теперь не влезет, – удовлетворенно сказал он. – Софья, хочешь вина?

– Хочу, – Михаил попытался отыскать ей бокал. – Не надо. Налей в свой. Я выпью.

Туманов смотрел, как она пьет.

– Сонька, господи! – прошептал он. – Не верю… Ты! Здесь! Со мной!

– Я здесь. С тобой. И мне это нравится, – подтвердила Софи, подошла к Туманову и, встав на цыпочки, сама поцеловала его. Он в ответ слизнул вино с ее губ, а потом зарычал и сгреб Софи в охапку. Софи не сопротивлялась.

Он даже не сумел раздеть ее и толком раздеться сам. До кровати они тоже не добрались. Его ласки были какими угодно, но только не нежными. Тонкое, горячее тело Софи подавалось и гнулось под его пальцами, как гуттаперчевые гимнасты в цирке.

Когда все закончилось, некоторое время в комнате стояла оглушающая тишина. Потом Туманов сел, подтянув к груди колени и тихонько и жалобно завыл. У Софи мороз побежал по коже.

– Мишка?! Ты что?!!

– Я – действительно зверь, животное, медведь в тумане, – негромко откликнулся Туманов. – Ты была абсолютно права, когда говорила. Теперь… после этого… ты опять уйдешь, и я ничем не смогу тебя удержать. Я привез тебя сюда, уговаривал не бояться и вместо этого… Я ненавижу себя теперь… Ты… Я сделал тебе очень больно?

Софи молчала, и на возбужденное лицо Туманова мертвенной волной наползала безнадежность.

– Тебе, наверное, надо помыться теперь, привести себя в порядок, – ровно сказал он.