Екатерина Мурашова - Красная тетрадь

– Ты там, на заимке, знаешь кого? – Матюша отрицательно помотал головой. – Как же поступить?

Матюша тоже задумался, почесал ухо, потом взъерошил пятерней темно-медные волосы на затылке.

– Ты узнать что-то хочешь?

– Да, вроде, – поколебавшись, кивнула Вера.

– Тогда я могу пойти, сказать, что Лисенка ищу. Она часто там бывает. Если и сейчас там, то ее кликнут. А уж она-то всех там знает и все тебе расскажет. Я объясню, если что непонятно.

– А тебя они не тронут?

– Нет, меня видели уже. С Волчонком.

– А что ж у девочки там за дела? И… она после не проболтается?

– Да Лисенок вообще почти не говорит. Зайчонок и то больше болтает. А зачем она сюда ходит, я и сам толком не знаю. Лисенок не скажет, а я здесь не бываю.

– И правильно делаешь, – утвердила Вера. – А теперь – иди. Только про меня… сам понимаешь…

– Ни-ни! – улыбнулся Матвей и приложил палец к губам.

После ухода сына Вера выпила еще воды, присела на берегу ручья и уставилась на маленькие, уходящие вниз по течению круговоротики, в которых кружились и исчезали сосновые и лиственничные иглы. Метафора человеческой жизни в них была столь банальна и очевидна для Вериного, немало изощренного обильным чтением ума, что женщина поморщилась и даже захотела отвернуться. Однако бегущая вода уже оказала свое обычное гипнотическое действие и полностью захватила внимание глядящего на нее человека. Такое же действие оказывает на человеческий разум и пляшущее пламя костра. Исконные жители тайги прекрасно знают об этом и используют текущую воду или костер, когда хотят избавиться от посторонних или нежелательных мыслей. Восточная мудрость называет это «остановкой внутреннего диалога». Впрочем, многочисленные голоса, который день без устали спорящие в Вериной голове, не желали замолкать даже от такого сильнодействующего средства…

…Матвей с громким, сухим шелестом продирался через высокую траву. Лисенок появилась откуда-то сбоку и совершенно бесшумно. Как всегда, девочка не стала ни здороваться, ни совершать иных приветственных жестов. Просто остановилась поодаль и глядела на Веру исподлобья.

– Спрашивай, – сказал Матвей. – Она ответит.

Вера коротко и внятно описала Никанора.

– Его нет, – глуховато сказала Лисенок. – И вчера нет.

– Ты уверена?

– Да, она уверена, – подтвердил Матвей, который, естественно, тоже догадался, кого имела в виду мать.

– Хорошо, – Вера кивнула головой, и в этом жесте просквозила какая-то доселе несвойственная ей покорность. – Теперь мы с Матюшей пойдем домой. Если тот человек, которого я тебе описала, появится до вечера, скажи ему: пусть немедля уходит к Разбитому Сердцу и ждет там меня. Поняла?

– Поняла, – ровно сказала Лисенок.

Разбитым Сердцем называли огромный, расколотый молнией валун, лежащий на краю болота в трех верстах от Егорьевска, если считать со стороны, противоположной Неупокоенной Лощине.

– А если до вечера он не придет, то сама уходи с заимки. Слышишь? Никому ничего не говори, но обязательно уходи. И не появляйся тут дня три. И брату то же скажи, и сестре. Понятно тебе?

– Понятно, – ответила Лисенок.

Вера никогда не видела говорящих попугаев, и только читала о них в книгах. Но, согласно ее полученным из литературы представлениям, эти удивительные птицы должны были говорить точь в точь так, как рыженькая девочка, которая сейчас стояла перед ней.

С утра в воскресенье в поселке избирали делегацию, которая должна была пойти к Вере Михайловой и потребовать предъявить тетрадь инженера Печиноги. Кому и зачем нужна была эта тетрадь, и что именно изменится в делах приисков от ее общественного созерцания – на этот вопрос никто из рабочих, пожалуй, не смог бы ответить в точности. Но вот нужна – и все тут!

Помня о Вериных волкодавах и строгом нраве остяка Алеши, желающие находились туго. Собирающиеся на улице и у конторы группки людей спорили, размахивали руками и волновались. Потом прошел слух, что Алеша по каким-то никому неизвестным делам уехал в тайгу. Это, с одной стороны, приободрило, с другой – встревожило. Чего это он Веру одну оставил? Спроста ли? Может, как раз какую ловушку готовит?

Уставщик (распределитель работ на прииске) Дементий Лукич с утра заперся в конторе вместе с десятниками. Старый мастер Капитон Емельянов ходил по улицам и грозил всем ослушникам и бунтовщикам Божьей карой и казачьими нагайками. Кто-то плеснул на него из-за угла ушат помоев.

Все чего-то ждали. Накануне Луна в последней четверти взошла на небо, окрашенная красным светом, словно облитая кровью. Древняя колдунья-полукровка, живущая в землянке за Березуевскими разливами, к которой отправились было за толкованием, отказалась говорить с посланниками из поселка и даже не приняла обычное подношение.

«Быть худу!» – хрипло крикнула она из перекошенного окошка.

Еще до света по тракту проскакали казаки из Большого Сорокина. Вид у них, по словам немногих очевидиц (баб, вышедших подоить и выгнать на пастбище скотину), был «серьезный вусмерть».

У Липы, девки-перестарка из семьи Смирновых, в ночь было видение: огромный волк со светящейся шерстью скакал по небу, а на нем сидел рыжий мальчишка, бесовски хохотал и колотил волка пятками по бокам. У Таракановых кошка принесла котенка с пятью лапами, сама, видать, испугалась содеянного и отнесла уродца на крыльцо к хозяевам. К утру котенок издох, а пятая лапка болталась у него на груди, меж двумя нормальными. Все желающие ходили глядеть и все сходились в одном: не к добру.

Несколько рабочих из числа молодых и грамотных убеждали всех, что надо объявлять политическую стачку и требовать справедливого расчета, а также оглашения перспектив работ на всех трех приисках, принадлежащих Опалинским-Гордеевым. Будут ли заключать контракты на следующий год? Если нет, то людям это надо знать заранее. Если да, то следует требовать повышения расценок и снижения или хотя бы консервации нормы выработки. Слов «перспектива» и «консервация» большинство рабочих не понимало, поэтому к «политикам» почти не прислушивались. Впрочем, подвыпившие по случаю выходного и общей нервической обстановки забойщики, свальщики и промывальщики охотно подхватывали и во всю мочь горланили запеваемые то тут, то там вольные песни.

Ходили упорные слухи, что все прииски закроют, а на «Счастливый Хорек» и другой прииск, который на тот год Вера с Алешей собирались открыть на границе Барабинской степи, русских не будут брать совсем. Наберут одних племянников Алеши и прочих калмыков-самоедов, а водку запретят вовсе, так как она инородцам по конституции вредна, и они от нее себя теряют, а на праздники будут бесплатно выдавать им табак и грибы, к которым они привыкли. И еще будто бы Алеша, который сам живет с Верой, уже договорился с русскими одинокими девками и бабами, чтобы они за хорошие живые деньги пошли на «Хорька» и тот, другой прииск и… В этом месте рассказа у всех слушателей (мужчин, естественно) сжимались кулаки, раздувались ноздри и наливались кровью глаза. От представившейся картины они готовы были идти и крушить чего угодно и по какому угодно поводу.