Екатерина Мурашова - Красная тетрадь

Но, право, вовсе не Хорек занимал нынче женщину.

«Так вот, оказывается, что это такое – трибун! – догадалась она, вспоминая прочитанные от Левонтия Макаровича латинские книги. – Ведь если он сейчас скажет: всем в Егорьевск идти, полицию громить, или в тайгу – шишки собирать, так ведь пойдут, пожалуй. Не важно, стало быть, что сказано, важно – как!… И… бедный мой Матюша… Вот как раз этого-то он и не умел! Vana est sapientia nostra. (тщетна наша мудрость)»

Казаки во главе с есаулом ворвались в поселок враждебным вихрем. Среди почти черных казачьих чекменей с красными кантами заметно (все более в хвосте) голубели жандармские, с аксельбантами мундиры. Кони храпят, на физиономиях – боевой азарт, глаза налиты кровью, у некоторых на лицах ссадины, рука на перевязи. Любой бывалый вояка сказал бы сразу: разбегайсь, честной народ! Служивые только что из переделки, перед глазами еще красные круги плавают, порубят, посекут любого подвернувшегося почем зря. Сами потом жалеть станут, да – поздно.

С тупым недоумением загарцевали было у целой и безлюдной конторы. В выданной командиру справке было сказано, что контора либо горит, либо уже сгорела к чертовой матери. Да вот же она стоит… целехонька… Проморгались, прогавкали вопрос. Старый дед из-за забора (самому-то невмочь пойти) указал скрюченным пальцем: «Тама все!»

Поскакали туда. Пыль. Сухая, острая трава. Рейки и перевернутые на заборах горшки сливаются в рябящий в глаза, раздражающий ряд. Хочется сплюнуть или откашляться. Горло дерет жажда. Умные деревенские жучки не бросаются на незнакомых всадников по своему обычаю, а прячутся по канавам или уж под крыльцо.

Темная, уже задумчивая, завороженная речью Измайлова толпа (смекнув, что жечь и бить более не собираются, к рабочим постепенно присоединились девки, бабы, и даже дети. Все они в политических речах толку не понимали, но слушали и глазели с удовольствием, как смотрели бы представление бродячего театра-балаганчика. Пусть даже на незнакомом языке.). От бешеного лошадиного клекота люди испуганно качнулись назад. Сзади не было ничего, лес. Впереди – казаки.

– Опять бунтовать вздумали, сучьи дети?!! – взводя себя и своих людей, взвыл есаул, выхватывая нагайку из-за голенища.

Измайлов замолчал и смотрел на казаков скруглившимися от удивления глазами. Откуда они взялись? Кто их звал?… Да ведь лже-Опалинский что-то как раз и говорил про казаков… И почему у них такой неуместно ошалевший и даже потрепанный вид?

Лошади теснили толпу, кто-то из девок завизжал на высокой пронзительной ноте.

Измайлов метнулся вперед, встал перед есаулом, отворачивая лицо от храпящей лошадиной морды.

– Уходите отсюда, есаул! И уводите своих людей!

– Кто такой?!! – поведя кровавыми белками, грозно вскричал есаул. – Пошел прочь! С дороги!

– Вас ввели в заблуждение! – попытался объяснить Измайлов. – Здесь нет бунта! Идет выяснение рабочих вопросов. По поводу заключения контрактов на следующий сезон…

– Нет бунта?!! – есаул хрипло расхохотался. – Эта толпа сучьих детей – не бунт?!! Ха-ха-ха! А ты кто? Из этих недобитых? Политических?!! Вешать вас всех, а не ссылать надо! Прочь, я сказал!

Нагайка взвилась над головой Измайлова и опустилась, рассекая скулу и ключицу. Толпа ахнула. Инженер покачнулся, но устоял на ногах. Его лицо и плечо быстро заливало кровью.

– Сволочи!!!

– Инженера убили!

– А ну, отойди!

– Сейчас я тебе!!

Молодые, сильные рабочие быстро расхватывали рейки и колышки из забора. Краснорожий отвальщик вооружился оглоблей, отломанной от саней.

Уже почти ни на что не надеясь, чувствуя, как темнеет в глазах и земля уходит из-под ног, Измайлов вскинул вверх разом обессилевшие руки (плечо тут же свело жгучей болью).

– Приисковые! Слушайте меня! Не лезьте! Вы же видите, казаки отчего-то не в себе! Меры не видят! Порубают всех! Уходите назад, в лес, в тайгу, там лошади не пройдут! Уводите женщин, детей!

Измайлов почувствовал, как с двух сторон кто-то подхватил его под бока, поднял над толпой. Продолжал кричать, хрипя и давясь собственной соленой кровью. Где-то рядом взвился пронзительный тенорок старого мастера Капитона Емельянова:

– Вы, обалдуи, слышите, что инженер говорит! Хотите, как в прошлый раз?! Назад все, в лес! А ну, бросай колья! Бросай, я тебе, каналья, говорю!

Прямо перед почти смешавшимся казачьим строем вдруг возникло ослепительно-яркое пятно. Измайлов напряг мутящееся от возбуждения и боли зрение, попытался понять.

Вера. В невероятно яркой, алой с золотыми кистями шали («откуда у нее такая?! Немыслимая вещь, такое только цыганки носят, да разве в театре… Но зачем надела, понятно, – чтобы разом внимание привлечь. Умна, стерва!»)

– Воины! Мужчины! – лишь слегка возвысив свой обычный голос, произнесла Вера. – Что ж вы делаете? С кем воевать собрались?! С бабами и детьми? Приискового инженера, Измайлова Андрея Андреевича, который еще до вас, один, мужиков успокоил, едва не убили. Что еще? Остановитесь, казаки! Не отмоетесь после!

Есаул, с трудом сдерживая пляшущего от возбуждения коня, глядел на Веру со смутной смесью ярости и восторга. Прочее постепенно стихало.

Вера смотрела. Медленно, уверенно переводя взгляд с одного мужского лица на другое.

«Повернись по-другому, и она могла бы стать великой драматической актрисой, – внезапно подумал Измайлов. – Редчайший дар – умение превращать молчание в крик…»

Очнувшиеся рабочие потихоньку огибали усадьбу Печиноги и пропадали в лесу, уводя с собой баб, девок и детей. Вслед за ними куда-то незаметно исчезали и жандармы. С лиц казаков медленно сползал угар безумия. Оставалась обескураженность и, пожалуй что, запоздалый страх.

– Есаул, что произошло? – ладонью утирая кровь с шеи, спросил Измайлов. Он по прежнему фактически сидел на плечах двух дюжих рабочих, и потому находился с конным казачьим предводителем почти на одном уровне по высоте.

– Вы… вы и вправду инженер? Успокаивали их? – бравый вояка уже и сам все видел, и испытывал по этому поводу самые яркие, противоречивые чувства. Все они отражались на его нервически дергающемся лице и особенно на яростно шевелящихся усах. Прихотливые и несимметричные движения есауловских усов отчего-то показались Измайлову невероятно смешными. – Мы… мы просто получили приказ… из уезда… Брали банду Дубравина. До того. Остяк навел. Тайное гнездо душегубов открыли. Там… сопротивлялись, канальи! Три… три моих человека погибло! – усы на мгновение траурно повисли, но тут же снова воинственно взлетели вверх. – Всех! Всех к ногтю! Больше безобразить не будут! И Дубравину конец настал! Но… сказали, здесь – бунт! Распоряжение жандармского офицера… Из Ишима… Курьер пакет привез… Контора горит, служащих едва ли не всех поубивали. Мы неслись, едва коней не загнали… А тут… Вы уж…