Екатерина Мурашова - Наваждение

– Николай, у меня к вам будет просьба. Не откажите?

Кока, не находя слов, тряхнул стриженной макушкой и щелкнул каблуками, что означало: «Приказывайте!»

– Просьба пустая, но для меня важная. Мы с Софьей Павловной давно не сообщались, но… но я по случаю хочу вот передать ей коробочку конфет. Грильяж, как я помню – ее любимые, – Кока закивал. Он тоже знал, что тетя Софи любит именно эти конфеты. – Я вас прошу, как свидитесь, передайте ей от меня и скажите… Вы запомните, Кока? Скажите так: Ефим, мол, Шталь, просил зла на него не держать и, если случится, передать привет брату моему Михаилу. Они, я знаю, накоротке, так, может, вместе этими конфектами и полакомятся… Запомнили?

– Да. Зла не держать. Привет брату. Конфекты съесть вместе, – отрапортовал Николай.

– Совершенно верно. Какая чудесная у вас память! – польстил мальчику Ефим. – И наукой нешуточно увлечены… Прямо бездна достоинств для такого юного господина…

Кока промолчал, но закраснелся от смущения, как девочка.

– Софи, вы знаете, я ничего более понять не могу… Вот, приехала без объявления, простите. Подумала, может, вы мне совет сможете дать…

– Проходите, проходите, Любочка! – Софи выглядела нешуточно удивленной.

Путь от Петербурга до Люблино весьма неблизкий, и важное же должно быть дело, чтобы на него зимою решиться. Просто так, поболтать да повечерять, не поедешь. Сама-то Софи то и дело ездила туда-сюда, но у нее здесь – дети, а в Петербурге – фабрики, магазины, да издательство. Ни то, ни другое надолго без призору не бросишь.

– Садитесь поближе к печи. Сейчас чаю подадут, обогреетесь с дороги… Может быть, вам, Любочка, лучше сперва прилечь, отдохнуть?

– Нет, нет, Софи! Я говорить приехала, лежать я и дома могу… Хотя… есть ли у меня теперь дом?

– Что случилось, Любочка? – видя взвинченное состояние гостьи, Софи решила более не пытаться ее успокоить, а сразу взять быка за рога.

– Николаша меня бросил! – объявила женщина.

– Ну и слава Господу! – мгновенно отреагировала Софи. – Отвязались наконец-то!.. Теперь вам надо о дальнейшей своей жизни подумать, работу отыскать… А может, обратно – в Сибирь? Не хотите? Тогда… вот если, пока Ирен непонятно где, к Лидии в компаньонки, учительницей, а?

– Софи! – взвизгнула Любочка. – Вы что, не понимаете: он! меня! бросил! Получается, что всё… Все эти годы были попросту не нужны, напрасны… Вся моя жизнь…

– Вот глупость-то какая, – сказала Софи. – Николаша – мерзавец, это я знаю верно, но вы-то ведь его взаправду любили, не притворялись ни капли. Отчего же – напрасно, если в любви?

– Вы… – задохнулась Любочка. – Вы просто не понимаете ничего!

– А вы расскажите подробней, я попытаюсь…

– Его отец, князь Мещерский, хотел его на Ксении женить, а потом им на двоих наследство оставить…

– Вот как? – удивилась Софи. – Это – новость, это мне обдумать надо. В свете дальнейшей ксениной судьбы…

– Я от самой Ксении узнала, когда она еще жива была. В кружке у Дасы. Она, представьте, со мною советовалась, жаловалась, что мужчины ее всегда обманывали. Я ее, конечно, и тут отговаривать стала: мол, Иван – человек скользкий, вам вовсе ненужный… Все ждала, когда Николаша сам обмолвится. Он же – ни полсловечка.

А потом… Потом Ксению убили, а он стал меня избегать. Приходил реже, старался на ночь не остаться… Я думала… В общем-то, я ничего не думала, но все ждала, когда это у него пройдет… Но оно не проходило…

После он уехал в Сибирь, а когда вернулся, заявил, что между нами все кончено, и он не хочет меня больше знать… Денег, естественно, у меня тоже никаких нет. Я заложила два колечка и браслет, заплатила за квартиру за месяц и за дрова, но…

Софи! Я ничего не понимаю! В чем я перед ним провинилась, если все эти годы любила его верно и предано, готова была простить… прощала ему такое, чего, быть может, и простить-то нельзя?

Вы говорите: наплюй и живи дальше. Но как же мне жить, если я так и не смогла уразуметь: за что меня выбросили, как слепого кутенка на помойку? Мне ведь надобно это знать, чтобы дальше идти, вы согласны?

И это еще не все…

Намедни явился ко мне Василий Полушкин, вы с ним недавно, в Сибири встречались. Я-то его едва узнала. И этот: то ли безумен, то ли что! Талдычит все вперемешку: о своих чувствах ко мне, о каких-то открытых лекциях по микробиологии, о том, что Николаша в Сибири кого-то пытал каленым железом (вот уж во что поверить нельзя!)…

На этом месте рассказа Софи вздрогнула и зажмурилась, но Любочка, увлеченная своим, ничего не заметила.

– Говорит, что я должна теперь чего-то решить. А что мне решать? Василий – чужой мне, и всегда был чужой. Николашу я потеряла, но в чем моя вина – не пойму…

– Люба… – осторожно сказала Софи. – Все это действительно очень запутано получается, но… Может быть, ну их, этих Полушкиных, совсем?…

– Софи, но как же мне дальше поступать, если я…

Договорить Любочке не удалось. В нижнюю гостиную, в которой расположились женщины, боком протиснулся Джонни в сопровождении всей стаи: Радха сидела у него на плече, Кришна – на руках, ливретки и трехногий песик бежали сзади. После всех в проеме показалась огромная голова Баньши.

Любочка с немым изумлением смотрела на дауненка. Ей явно никогда не доводилось видеть ничего подобного.

– Мама Софи! – обратился Джонни. – Милочка и Стеша тебя зовут. Стеша мотор сделала. И теперь они его держат, чтобы он не убежал…

– Видишь ли, Джонни, я сейчас разговариваю и…

Ничего более сказать Софи не успела. Констанция и Эсмеральда с каким-то смертельно-отчаянным воем дружно бросились на Любочку и, прежде, чем кто-либо успел что-либо предпринять, вцепились ей одна в правую, а другая – в левую икру.

Любочка завизжала от боли и попыталась отцепить от своих ног внезапно сбесившихся собачонок. Ей удалось пинком отшвырнуть Констанцию, но левретка, ожесточенно рыча, тут же снова напала на женщину и принялась рвать подол. На юбке показалось пятно крови.

– Конса! Мерка! Назад! – крикнул Джонни, а потом, неуклюже ковыляя, нагнулся и попытался оттащить сразу обеих левреток за хвосты. Констанция обернулась и огрызнулась на Джонни.

В дело вмешалась Софи. Она схватила обеих собачонок за загривки, подняла в воздух и вместе с куском оборки оторвала их от Любочки. Окровавленные, вытянутые морды собачьих старух были страшны просто невероятно. Джонни заплакал. Кришна зашипел и выгнул спину. Радха захлопала крыльями и издала противный, трескучий крик.

Софи прошагала по коридору, неся собачонок на вытянутых руках, пинком отворила дверь в кладовку и зашвырнула их туда.

– Остыньте, дряни! – сказала она левреткам, запирая дверь на задвижку.

Кто-то, кажется Эсмеральда, тоскливо завыл за дверью.