Екатерина Мурашова - Танец с огнем

– Не странно, – ответил Илья. – Странно, что вы спрашиваете. Наталье Александровне хочется ребенка. А я… Как будто вы не знаете, что я не только девочку, всю кровь до последней капли отдал бы с удовольствием…

– Поверьте, я искренне уважаю людей искусства, – поморщился Осоргин. – но все-таки в нравах богемы есть что-то неистребимо позерское…

Барыня Наталия Александровна не пыталась заменить Кате мать. Да она бы и не смогла – Катя это знала с самого начала и не жалела о невозможном.

И по Илье она не скучала. Тем более, что виделись часто – считалось, что девочка должна встречаться с приемным отцом, и тот приезжал в Синие Ключи, а иногда и Наталия Александровна возила ее в Торбеево… где, впрочем, эти двое совсем не были заняты ею, а только – друг другом. Смотрели картины, пили чай на террасе, ходили гулять. Их тайна продолжала выплетать узелки и петли – одни и те же, снова и снова.

Девочка смотрела и запоминала все молча и тщательно.

И потом пришел день, когда Наталия Александровна, по-прежнему молодая и прекрасная, вдруг умерла, оставив двоих мужчин в пустых усадьбах, разделенных рекой.

Старинный барский дом открылся взгляду, когда дорога сделала крутой поворот, и расступились густые липы. Это был самый что ни на есть классический барский дом – с толстыми колоннами, галереей над парадным входом и вензелем на фронтоне. Надежность и традиции, и память о бесчисленных предках, впитавшаяся в камни фундамента. Но после смерти Натальи Александровны все в нем понеслось кувырком. В Синих Ключах появилась певунья-цыганка, а в Торбееве – новый хозяин, который…

– Иван Карпович, батюшка! Да куда ж вы с непокрытой-то головой, напечет!

Сибирский золотопромышленник, купивший когда-то усадьбу под Калугой, дабы иметь покойное пристанище на старости лет, теперь наслаждался последствиями удачной сделки. В летнем шлафроке и войлочных шлепанцах, задрав на лоб очки, он энергично пересекал цветник, с целью, очевидно, навести ревизию в оранжерее. За ним, переваливаясь, поспевала грузная старуха с пледом и чесучевой шляпой. Она первой заметила приближающуюся телегу и уставилась на нее острым взором, как часовой с крепостной башни.

– Это кого ж леший несет? Нешто молочник? Да нет, не молочник… А батюшки!.. – и застыла, едва не выронив свои пожитки.

Горничная, когда-то стелившая постель молодой жене Ивана Карповича, и эта самая молодая жена моментально узнали друг друга.

Иван Карпович остановился, посмотрел. Взявшись обеими руками за очки, утвердил их на переносице и посмотрел снова.

Телега остановилась поодаль. Невысокая полноватая дама в льняном платье с шитьем, хоть и измявшемся за дорогу, но не утратившем столичного шика, шла от нее неторопливо, той особенной, переливчато-плавной походкой восточных женщин, привыкших носить на голове корзины и кувшины с водой. Такой походки он не знал прежде, может, потому и не понял сразу, кто это. И только когда старуха за его спиной пошевелилась и пробормотала:

– Ах ты, Господи, пресвятая Богородица… – оживился и просветлел лицом.

Особого удивления, впрочем, не выказал. Как будто происходило именно то, чего он и ожидал.

– Илья Кондратьевич! – позвал, возвысив голос. – Поторопись, братец, гости у нас. Катенька приехала!

Екатерина Алексеевна остановилась в воротах и смотрела, как к хозяину из глубины сада идет высокий худой старик, седой и лысоватый, с карандашом за ухом, на ходу вытирающий тряпкой измазанные краской руки.

– И вольно ж вам меня дергать, только-только свет поймал…

И вдруг умолк… и, уставясь на гостью, радостно заулыбался.

– И впрямь Катенька. Живая-здоровая.

Она почувствовала, что улыбается тоже.

Время остановилось… а потом – двинулось назад, сперва медленно, но все быстрее и быстрее, наматывая годы, как нитку на веретено – прочь, прочь… Чужие тайны и страхи, свои обиды, пустые ожидания, боль, отчаянные и безнадежные попытки сорваться с обочины, хоть как-нибудь – нелепо, криво, да только по-своему! Прочь, прочь…

Расплакалась громко, по-бабьи, навзрыд. И ничего, что эти два старика смотрят, они все понимают…

Илья шагнул вперед и прижал к себе крепко, как в детстве, когда она разбивала коленку или у нее болело ухо. «Тихо, тихо, тихо…»

Она затихла.

Иван Карпович, украдкой вытирая глаза, раздавал распоряжения.

Очень скоро багаж Екатерины Алексеевны был внесен в дом и распакован, стол накрыт, а она сама, троекратно поцеловавшись со старой горничной, умывшись и приведя себя в порядок, с кружкой малинового морса в руке рассказывала хозяину и старому управляющему о столичных новостях. И выслушивала о новостях местных, важных не менее.

О будущем не говорили. Пока всем троим, немолодым уже людям, хватало и прошлого. Воспоминаний, которые у Ильи Кондратьевича, например, просто дымом клубились в глазах. Вопроса, надолго ли она приехала, никто и не подумал задавать. Возможно, они считали, что сейчас это неуместно. А, может, просто не сомневались, что – навсегда.

– Камиша, ты понимаешь, что твое положение требует неустанного врачебного наблюдения? – Лев Петрович и Мария Габриэловна с почти нескрываемым ужасом смотрели на лежащую на кровати молодую женщину.

Огромные глаза с высокой подушки и, прикрытый легким одеялом, холмик живота посередине фигуры. Все, больше ничего нет.

– Я не хочу его видеть.

– Ну давай мы пригласим другого врача. В конце концов, соберем консилиум…

– Кому это нужно? Мне – нет. Вам? Но зачем семье лишняя огласка? После того, что случилось с Луизой, везде будут обсуждать еще и моего ребенка…

Камиша стала другим человеком. Это видели все. От мягкости, всепрощения и всеприятия не осталось и следа. Смирения тоже как не бывало. Семейный врач говорил, что это не удивительно – на последней стадии ее болезни часто наступают психические изменения.

– Основное мое психическое изменение, – усмехалась Камиша, которая по-прежнему баловалась угадыванием того, о чем вроде бы не должна была знать. – Это нежелание его тут видеть ни под каким соусом!

– Можно позвать того, кому ты доверяешь.

– Любочки нет, Луизы нет… Отца моего ребенка вы на порог не пустите, – спокойно рассуждала Камиша. – Разве что вот Аркадий Андреевич… Он еще Любочке советы для меня давал, она все делала и мне лучше становилось… Но согласится ли он? – это же, как я понимаю, совсем не его специальность…

К Аркадию Андреевичу Арабажину, разузнав его адрес, поехали в старинной карете – целой делегацией.

Держательница меблированных комнат была весьма впечатлена манерами гостей и после поделилась со старшей из сестер Зильберман: