Екатерина Мурашова - Танец с огнем

– Мне все это не нравится, – отрывисто сообщил Иллеш. Повторил, будто для большей доходчивости, по-венгерски: – Nem szeretem.

Таисия, сидевшая рядом с ним на подлокотнике кресла, прошлась ладонью по его коротким жестким волосам.

– А мне казалось, ты доволен.

– Чем я могу быть доволен? Видимо, перспективой снова оказаться на каторге? – акцент Иллеша был таким же жестким, как его шевелюра. – Тая, наша задача – проверить эту провокацию…

– …Если это провокация, – мягко поправила она.

– Если это не провокация, мы получим сделанное дело.

– И нарвемся на санкции питерского центра.

– Мне плевать на питерский центр. Меня интересует акт. А также твоя и моя свобода. Но в крайнем случае… в самом крайнем случае меня даже свобода не интересует, ты знаешь.

– О! Я знаю, – она смотрела на него с восторгом. – Ты не можешь без смертельного риска. Дело, провокации – все вторично. Риск… А я боюсь. Ты же знаешь, я такая трусиха.

Наклонив голову, договорила едва слышным шепотом:

– И мне все это нравится безумно.

В полном согласии с крестьянскими приметами, в конце мая ударили заморозки. В сумерках того дня, когда был назначен отъезд, ветер метался по улицам, швыряя в лица прохожим холодную морось. Камарич поздравил себя с тем, что, не надеясь на петербургскую погоду, догадался надеть теплое пальто. А тут и московская подвела.

Екатерина, надо сказать, подвела тоже. На поезд, которым собирались ехать, они опоздали, потому что она явилась к месту встречи без багажа и в легкой пелеринке.

– Вот что, отправляйтесь-ка домой за вещами.

– Какими вещами, для чего?

– Для жизни! Полотенце, зубная щетка, белье… что хотите, то и берите.

– Зачем мне это, я же умру.

Она потерла покрасневший от холода нос, глядя на него с недоумением.

– Тьфу, – Камарич сильно пожалел, что перед ним барышня и нельзя ругаться (хотя не исключено, что эта барышня и его бы поучила лихим оборотам!). – Такое может быть, не спорю. Но это крайний случай. На то и я с вами, чтобы его избежать. А вот прятаться придется долго.

– Меня не надо успокаивать, я ко всему готова.

– Короче! Жду вас тут через час. Сможете удрать? Или маменька перехватит?

Барышня только фыркнула. Да уж, тут она была на высоте. Ни маменька ее не могла перехватить, ни архангел Гавриил.

На вокзал приехали, когда совсем стемнело. Билеты пришлось выправлять новые, и это было безнадежным нарушением конспирации. Хотя в их ситуации, может, и к лучшему. Да и кто его узнает при таком-то освещении… Камарич, нервничая, вертел головой, приглядывался к лицам. Напрасно, разумеется: тех, кого он должен был встретить, здесь уже быть не могло. Однако… ничего подобного! Вот он, стоит, как миленький: господин в котелке, от ожидания на холоде потерявший весь свой представительный вид; ну, и еще, наверно, потому, что лишился седых усов. Камарич устроил свою спутницу в купе, убедился, что до отправления есть еще десять минут, и выскочил из вагона. Господин в котелке, как и договаривались, сообщил ему некоторые сведения, которые куратор должен был бы знать о своей подопечной с самого начала… И тогда…

Арабажин, дружище Арабажин, большевик и противник индивидуального террора, соратник по Красной Пресне… Если бы не нашлось другого способа остановить все, он сейчас наверняка пристрелил бы Камарича. Недрогнувшей рукой.

Екатерина сидела в купе точно так, как он ее оставил – уткнувшись носом в сжатые кулачки. Но ему показалось, что это – совсем другая девица. Просто он смотрел на нее теперь другими глазами, не переставая изумляться.

Раздался протяжный сиплый гудок, в черном окне поплыли пятна света. Запахло так едко, что Камарич поморщился, а девочка пошевелилась и чихнула. Проводник заглянул в купе, пожелал счастливой дороги и спросил, не изволят ли господин и барышня чаю.

– Очень даже изволим, – Камарич оживился, стряхивая изумление, как морок.

– Вот и отправились, милостивая государыня, – сообщил он, усаживаясь. – Не горюйте, все образуется. Сейчас выпьем чаю, согреемся…

– Я не горюю, – она подняла голову. Глаза с припухшими веками поблескивают туманно, узенькое личико – в красных пятнах. Плакала? – Я просто замерзла.

Он решительно не мог спокойно молчать после того, что узнал только что. Да, впрочем, и нужды в том не видел.

– Каких только совпадений на свете не бывает. Я ведь о вашем семействе, милая Екатерина, оказывается, наслышан…

– Откуда?.. – она осеклась, он закивал, улыбаясь:

– Само собой, само собой…

– Да я должна была знать, что вы все выведаете, – она тряхнула головой так резко, что капор сполз набок, волнение, изо всех сил сдерживаемое, дало себя знать лихорадочной дрожью. – Но я надеялась… Не надо ни вам о них знать, ни им о вас! Они тут не при чем. Они – совсем другие, понимаете? Ну, если знакомы…

– Понимаю, – он наклонил голову, и она чуть-чуть успокоилась, видимо, почувствовав, что – правда, понимает. – Они проектируют, строят, музицируют, рисуют и ни за какие блага мира не станут заниматься социальными революциями.

– Не станут, – подтвердила она, рывками развязывая ленты капора и заправляя за уши растрепанные волосы. – А я… У меня и слуха-то нет, – Кстати, – сообщила, встрепенувшись, – Вы знаете, например, что за нами следят?

– Любопытно, – он, разумеется, сделал вид, что в курсе и совершенно спокоен. – А вы-то как узнали?

– По слуху как раз. Это тот, что в углу сидел. Ну, там, – понизила голос до едва слышного шепота, – на конспиративной квартире. Я его лица-то не видела, но голос хорошо запомнила, он у него такой… как ножом по стеклу.

– Большой плюс вам, Катенька. Можете не волноваться, это – охрана.

Она кивнула и тут же задала вопрос:

– Как же он узнал, что мы этим поездом поедем? – пояснила: – Он в одно время с нами приехал, на извозчике. И еще, мне кажется…

Не договорив, уставилась в окно. Что же ей такое кажется, подумал Камарич, надо непременно, чтобы объяснила. Но сосредоточиться на этом не смог. Его даже сообщение об Иллеше не очень впечатлило, тем более что он и ожидал чего-то подобного.

Ему ужасно, до зуда в ладонях, хотелось поговорить с этой юной террористкой о Люше Осоргиной. «Однако, милая Катенька, не вы одна в вашем семействе жаждете авантюр…» И вот к чему ему это?

Тем более, что сам он, против обыкновения, в этот раз авантюр отнюдь не жаждал.

В Петербурге против ожидания оказалось почти тепло. Ветер, совсем не такой, как в Москве – просторный, вольный, – гонял облака куда хотел. Пока доехали от вокзала, солнце раз пятнадцать выходило и пряталось. Отпустили извозчика на Васильевском, у Тучкова моста, и дальше пошли проходными дворами. Екатерина помалкивала, вела себя как примерная школьница, только по сторонам глядела с явным любопытством. А ведь здесь, в северной столице, ее родни много обитало. Неужто ни разу не приезжала навестить? Камарич хотел спросить, а потом раздумал. К чему.