Элизабет Вернер - Фея Альп

Нордгейм с Вальтенбергом были увлечены общим потоком, первый достиг уже твердой почвы, но Эрнст споткнулся на мосту и упал, мимо него и через него мчались люди, охваченные страхом смерти, и, оглушенный падением, он с минуту лежал, не в состоянии подняться. А между тем была дорога каждая секунда.

Вдруг Вальтенберг почувствовал, что его поднимает чья-то сильная рука; его оттащили на некоторое расстояние и там выпустили. Шатаясь, он ухватился за ствол дерева, которое увидел перед собой, и благодаря этому удержался на ногах.

В тот же момент в воздухе пронеслось что-то с ревом и грохотом, точно ураган, и все, что находилось на его пути, было опрокинуто и снесено. Это был вестник бури, который предшествовал фее Альп и прокладывал ей дорогу, а за ним спустилась и она сама со своего облачного трона. Все вершины, все ущелья загудели тысячеголосым громовым эхо, как будто весь горный мир рушился; скалы дрожали, земля колебалась, когда мимо проносилось страшное нечто, белое и призрачное. Это длилось несколько минут, а затем наступила мертвая тишина.

Лавина, скатившаяся с вершины горы, проложила себе путь прямо в ущелье, уничтожив все на своем пути. Могучий заповедный лес, оставленный для охраны моста, исчез, и склон, на котором он стоял, представлял собой голое, мертвое пространство, усеянное обломками. Река была запружена, ущелье до половины заполнено массой измельченного льда, из которого торчали обломки валунов и древесные стволы, а там, где смелой дугой соединял скалы Волькенштейнский мост, зияла пустота. Два исполинских боковых устоя остались на месте, другие обрушились совсем или отчасти, и на них еще висели железные брусья, согнутые и искореженные, как тонкие тростинки; все остальное лежало в бездне. Неукротимая фея Альп отомстила за себя: гордое произведение человеческих рук превратилось в груду обломков у ее ног.

Страшная катастрофа вызвала невообразимое смятение. В первые минуты никто не мог понять, что, собственно, произошло, когда же это наконец стало ясно, все бросились помогать пострадавшим. Если бы не предостерегающий крик главного инженера, дело кончилось бы гораздо хуже; в момент катастрофы на мосту уже никого не было, но многие, опрокинутые страшным давлением воздуха, лежали на земле оглушенные, другие пострадали от летевших камней и осколков льда; однако убитых, по-видимому, не было. Все уцелевшие поспешили на помощь остальным. Сначала поднялась суматоха, растерянная беготня и крики, никто не знал, с чего начать, пока более рассудительным не удалось организовать остальных.

Зато в толпе, образовавшейся в стороне вокруг одного тяжелораненого и все растущей, царила тишина. Инженеры, рабочие – все теснились рядом, лица выражали растерянность, и от одного к другому перебегал шепот, точно огонь по зажигательной нити:

– Сам Нордгейм? Бога ради, скорее доктора!

Действительно, это был Нордгейм, он лежал на земле в крови, без сознания, почти без признаков жизни. Казалось, он успел уже достичь безопасного места, как вдруг его ударило железным обломком от решетки моста и сбило с ног. Эрна и Вальтенберг хлопотали около него, им со всех сторон предлагали помощь; наконец круг расступился, чтобы пропустить главного инженера с доктором Рейнсфельдом.

Бенно был бледен, но совершенно спокоен, когда опустился на колени, чтобы осмотреть рану. Боль от прикосновения заставила Нордгейма прийти в себя; он со стоном открыл глаза, и его взгляд остановился на лице склонившегося над ним человека. Может быть, Нордгейм не узнал его, и ему представилось, что перед ним его бывший друг, на которого походил доктор; лицо его исказилось от ужаса, и он судорожно приподнялся, пытаясь оттолкнуть руку, оказывающую ему помощь. Но это не удалось Нордгейму: снова мучительно застонав, он опустился на землю, и изо рта его хлынула кровь.

Окружающие увидели в жесте раненого выражение физической боли, один Бенно угадал истину; он наклонился еще ниже и, осторожно положив руку под голову раненого, чтобы приподнять ее, тихо проговорил:

– Не отказывайтесь от моей помощи, я предлагаю ее охотно, от всего сердца.

Нордгейм не мог ответить – сделанное им резкое движение истощило его силы, и он опять потерял сознание. Врач со всей осторожностью исследовал рану на его груди, наложил повязку и обернулся к Вальтенбергу и Эльмгорсту.

– Нет надежды? – спросил последний вполголоса.

– Никакой, тут всякая помощь бесполезна, – ответил Бенно. – Попробуем отнести его домой. Если сделать это очень осторожно, он, пожалуй, вынесет дорогу. Я попросил бы вас, – обратился он к Эрне, – ехать вперед и подготовить дочь, чтобы происшествие не слишком потрясло ее. Но не скрывайте от нее, что отца принесут домой умирающим, потому что он не переживет ночи.

Рейнсфельд отошел, чтобы распорядиться. Быстро сделали носилки, принесли плащи и одеяла, бережно уложили на них раненого, и печальная процессия медленно направилась к вилле. Эрна уехала вперед, а Рейнсфельд, пообещав скоро прийти, обратил свои заботы на других пострадавших. К счастью, среди них только один нуждался в немедленной помощи, никому не грозила смертельная опасность. Вальтенберг тоже остался; он стоял в нерешительности, как будто борясь с собою, но, увидев, что Эльмгорст повернул к Волькенштейнскому ущелью, пошел за ним и, через несколько шагов догнав его, воскликнул:

– Господин Эльмгорст! – Вольфганг остановился и обернулся. На его лице застыло выражение какого-то жуткого спокойствия, а голос был совершенно беззвучен, когда он заговорил:

– Вы хотите напомнить мне о данном слове? Я к вашим услугам когда вам угодно: мои обязанности кончены.

Вальтенберг вовсе не собирался напоминать об этом в такую минуту, он поспешно сделал отрицательный жест.

– Я думаю, мы оба не в том настроении, чтобы решать наш спор. Прежде всего, вам не до того.

Эльмгорст провел рукой по лбу. Теперь, когда страшное напряжение исчезло, он почувствовал, до какой степени истощен и устал.

– Пожалуй, вы правы, – сказал он все с тем же застывшим, жутким выражением. – Я устал, не спал три ночи, но несколько часов отдыха восстановят мои силы, и, повторяю, я к вашим услугам.

Эрнст молча смотрел в лицо человеку, у которого сегодняшний день отнял все. Его не обманывало это спокойствие, у него явно вертелось что-то на языке, но он ничего не сказал, и его взгляд обратился на то место при входе на мост, где он упал во время бегства. Как раз на этом месте лежал сломанный устой, и его железные части глубоко вонзились в землю. Вальтенберг подумал, что и сам лежал бы там, раздавленный, если бы чья-то благодетельная рука не спасла его от гибели. Может быть, эта рука была не так незнакома ему, как казалось.