Анри Ренье - Шалость

Я нахожусь в уверенности, мой дорогой Вердло, что этот проект не может Вам не понравиться и что Вы подпишетесь под ним от всего сердца в воспоминание о несчастном Шомюзи и в предвкушении тех благ, которые даст Вам эта сделка. Не сомневаюсь в том, что мое решение будет одобрено и г-ном де Морамбером. Мне приходилось неоднократно слышать, как он оплакивает одиночество, в котором Вы находитесь и которое, в сущности, вытекает из добровольно принятого Вами образа жизни. Судьба посылает нам счастливое средство для того, — чтобы облегчить Ваше одиночество, и я полагаю, что это средство удивительно к Вам подходит. Вы достаточно долго и с достаточной твердостью придерживались суровости по отношению к женщинам, чтобы в чем-либо опасаться молодой девушки, которая скоро поймет, при первом представившемся случае, что ее нехитрые уловки и незамысловатое кокетство не производят на Вас никакого впечатления. Все это Вас может только позабавить, лишний раз показывая неисправимость женщин, от которых Вы так заботливо удалились, и еще более укрепить Ваше первоначальное мнение. Я знаю, дорогой брат, что Вы будете обходиться с Анной-Клод так, как подобает и как того заслуживает неопределенность ее положения и добрые свойства ее характера. Я убеждена в том, что в свое время она благополучно выйдет из всех своих затруднений. Маленькая нелюдимка, мечтательная и подчас несколько высокомерная, она все же очаровательна. Она уже покорила нашу Гоготту, которая только о ней и говорит. Эта Гоготта будет ее сопровождать в Эспиньоль. Пришлите своего Аркенена для того, чтобы сопровождать карету. В наше время мало доброго говорят о путешествии по дорогам.

Г-н де Морамбер пишет мне, что он не торопится возвращаться. Великий герцог удерживает его, окружая почетом. Я знаю, что Вы разделите мою радость по этому поводу, к которой я присоединяю удовольствие быть Вашей преданной сестрой.

Маркиза де Морамбер .

Г-н де Вердло не мог перечитывать этих памятных писем, полученных им одно за другим от г-жи де Морамбер, без удивления, к которому примешивалось некоторое чувство любопытства. Первое из них, извещающее о трагической смерти г-на де Шомюзи, горестно его поразило. Затем, когда г-жа де Морамбер написала о присутствии в монастыре Вандмон этой воспитанницы и о своих предположениях, что ее отцом является г-н де Шомюзи, он испытал еще большее удивление, перешедшее в ошеломляющее изумление, когда г-жа де Морамбер предупредила его о странном подарке, который она посылала ему, по собственному своему почину, даже не спросив у него совета. При этой перспективе, которая нарушала все его привычки и противоречила всем его принципам, г-н де Вердло сразу же обнаружил строптивость. Он ударил в паркет своей тростью, просыпал на жабо содержимое табакерки и целых два часа ходил, ругаясь и жестикулируя, по большой аллее парка; Аркенен, обеспокоенный этой мимикой и этим ожесточением, поспешил к нему навстречу. Г-н де Вердло рассказал своему слуге обо всем происшедшем. При этой исповеди мужественное лицо г-на Аркенена осветилось выражением удовольствия и иронии, как будто приезд в Эспиньоль юной девушки был событием одновременно и комическим, и приятным. Мысль о том, что Гоготта Бишлон будет ее сопровождать и на некоторое время поселится в замке, не являлась для г-на Аркенена неприятной, как равным образом и то, что ему придется гарцевать у каретной дверцы. Таким образом, г-н де Вердло не встретил в Аркенене сочувственного отклика на свое недовольство, которое, несмотря на всю свою искренность, постепенно уступало место любопытству.

В самом деле, на кого могла быть похожа эта особа, охранителем и покровителем которой так бесцеремонно заставила его быть семейственная тирания г-жи де Морамбер? Г-н де Вердло очень внимательно читал те места, где его невестка описывала внешность юной девушки, но не мог с точностью вызвать перед собой ее облика. Для этого ему слишком не хватало опытности в обращении с женщинами. Два лица, которые яснее всего остались в его памяти, это — искаженная яростью страсти маска г-жи Вернон и угловатая суровая физиономия его невестки г-жи де Морамбер. Напрасно пытался он представить между ними внешность девицы Анны-Клод де Фреваль. Мысленно он рисовал ее лицо овальным или круглым, выбирал ей глаза, нос, рот, сопоставляя различные черты, заменяя одни другими, и ни одно сочетание не удовлетворяло его вполне. В конце концов он отказался от возможности создать ей окончательный облик и отложил свои старания до того момента, когда девица де Фреваль сама предстанет перед его глазами. К этому бессилию представить себе то, что ему предстояло увидеть, примешивалось любопытство, нетерпение которого усложнялось некоторыми затруднениями.

В самом деле, что будет он делать с этой неизвестной особой, которую ему так бесцеремонно навязали? Какой тон возьмет он в обращении с нею? Отеческий? Шутливый? Авторитетный? Надменный или дружеский? Как он будет к ней относиться? Примет с радостью? Со снисходительностью? С холодком? Все эти вопросы чрезвычайно беспокоили г-на де Вердло. Волновался он и по поводу помещения. Сначала он предназначил для гостьи большую комнату в главном здании замка, затем нашел, что это будет слишком почетно для особы ее возраста и слишком близко от той комнаты, которую он сам занимает. Наконец он остановился на маленьком помещении в «Старом крыле» и, приняв это решение, распорядился, чтобы там все было приготовлено для новой хозяйки.

Накануне того дня, когда, по расчетам г-на де Вердло, должна прибыть карета, он начал репетировать перед зеркалом жесты и слова, которыми намеревался встретить путешественницу. Он колебался между различными позами и изучал их чрезвычайно старательно, одну за другой. Так же отнесся он и к своему костюму, в котором несколько раз заменил одни части другими. Ему хотелось встретить приближающуюся карету самым достойным образом, потому что прибытие в Эспиньоль этой Анны-Клод де Фреваль являлось для него событием чрезвычайной важности. Г-н де Вердло чувствовал некоторую гордость оттого, что его одного сочли способным надлежащим образом распутать семейное затруднение, причиной которого была смерть г-на де Шомюзи. Его рассматривали как человека, который не в пример прочим может ясно взглянуть в лицо этому щекотливому обстоятельству. Сам он чувствовал себя втайне польщенным, хотя и притворялся наедине с собой, что все это вызывает у него досаду. Короче, у него была своя роль, и ему хотелось сыграть ее как можно лучше.

Между тем приближался полдень, а Любэн с угловой башни все еще не давал знака о подъезжающей карете. Опоздание не внушало г-ну де Вердло особого беспокойства, но тем не менее он испытывал легкую тревогу. Некоторой гарантией безопасности было, впрочем, присутствие Аркенена у каретной дверцы. Раз с ними Аркенен, ничего дурного не может случиться. К тому же карета не заставит себя долго ждать. Тем не менее, видя, что ее все еще нет, г-н де Вердло начал испытывать некоторое нетерпение. Он велел поставить прибор Анны-Клод де Фреваль против себя, и ему было неприятно садиться за стол перед пустым местом. Об этом и размышлял г-н де Вердло, возвращаясь из аллеи, куда он вышел погулять под сенью вязов, прежде чем на землю спустится ночная темнота.