Анри Ренье - Шалость

Этот человек направился к карете, застрявшей поперек дороги. При хлопанье мушкетной перестрелки кучер соскользнул под свое сиденье, а почтальон нашел убежище под брюхом лошадей. Единственное сопротивление могли бы оказать пистолеты г-на Аркенена, но их пули потерялись в темноте, не найдя цели. Стычка быстро пришла к концу, тем более что большая туча внезапно спрятала лунный диск. Только когда разбойники зажгли принесенные с собою факелы, стало возможно что-либо рассмотреть. При свете пламени предводитель постучал пальцем в каретное окно, за стеклом которого показалось испуганное лицо Гоготты Бишлон. Увидев ее, он разразился смехом и руганью.

— Черт возьми, сударыня, при всем моем уважении к вашему полу, я должен сказать, что вы совершенно не то, что я надеялся найти в засаде, и у меня имелись бы все основания бояться, что бедные люди, начальником которых я являюсь, выместят на вас свою досаду, если бы они не были послушнее ягнят. Но я отвечаю за них, и вам не придется страдать от дурного обращения. Судите сами, мы ожидали обрести в этой карете не двух благородных дам, а весьма состоятельную персону господина Фермье генерала Ле Рон д'Естерней, кошелек которого, без сомнения, туже набит, чем ваш. Меня известили о проезде откупщика. Но я не могу поверить, что хорошенькое личико, которое я вижу в глубине этой кареты, собирает иные налоги, чем те, которые платит удивление вдохновившей его красоте.

Произнося эти слова, предводитель разбойников галантно поклонился девице де Фреваль и, держа свою шляпу в руках, продолжал:

— Вы должны извинить меня, сударыня, за то, что я прервал ваше путешествие. Прежде чем вы его возобновите, да будет мне позволено спросить, не имеется ли у вас с собой некоторой суммы для того, чтобы вознаградить хоть немного этих честных людей, потерявших целый день в ожидании вашей кареты?

Слушая эту речь и роясь в своих юбках в поисках тощего кошелька, врученного ей при отъезде г-жой маркизой де Морамбер, Гоготта Бишлон дрожала всем телом перед господами разбойниками, в то время как девица де Фреваль при виде их не показывала никаких признаков волнения. Она спокойно разглядывала их предводителя, уже готового ссыпать свою добычу в ладони одного из подчиненных, как вдруг этот последний, повернувшись вокруг своей оси, упал лицом в землю с пронзенным пулею горлом, в то время как треск мушкетных выстрелов смешался с топаньем копыт, лязганьем сабель и криками, среди которых можно было различить только одно слово: «Драгуны! Драгуны!»

Вокруг кареты снова завязалась ожесточенная борьба. Сражались лицом к лицу. Разбойники, окруженные отрядом драгун, мужественно защищались. Королевские всадники спешили воспользоваться преимуществом внезапного нападения, подкрепленного количественным перевесом. И с той и с другой стороны атаковали яростно. В карете, одно из стекол которой разлетелось вдребезги, Гоготта Бишлон лишилась чувств. Девица де Фреваль, поддерживая ее, не теряла из виду ни одной подробности представившегося ей зрелища. При свете луны, вновь вышедшей из облаков, противники сошлись теснее. Воздух полнился криками, ругательствами, стонами. Полуообгоревшие факелы стлали свой дым по земле. Порой ржала лошадь и, освобожденная от всадника, давила грудью сражающихся, вставала на дыбы, пробиралась сквозь кустарники. Во всей этой сумятице девица де Фреваль не переставала искать глазами предводителя разбойников. Прислонившись к дереву, укрытый трупом своей лошади, он защищался против четырех или пяти драгун, которые наступали на него спереди и которых ему удавалось держать на почтительном расстоянии. Он потерял шляпу. Лицо его казалось прекрасным от ярости и мужества. И вдруг девица де Фреваль увидела, как он нанес страшный удар в бок одному из осаждающих, одним прыжком вскочил в седло лошади, которую только что освободил от всадника, смял коня второго из противников, обжег пистолетным выстрелом шерсть третьей лошади и, с налета перескочив ров, окаймляющий дорогу, скрылся в кустах. Увидев это, разбойники, стойко державшиеся до этой минуты, дрогнули и смешались. Началось сплошное «спасайся, кто может». Вскоре на земле оставались только мертвые и раненые, а несколько драгун впопыхах преследовали беглецов. Считая дело оконченным, офицер, командовавший отрядом, соскочил с седла. Он был ранен в лицо и исходил кровью, но это не помешало ему направиться прямо к карете, где девица де Фреваль растирала виски Гоготты Бишлон, стараясь привести ее в чувство. Что касается кучера и почтальона, нашедших убежище под кузовом кареты, то они появились только когда встал на ноги г-н Аркенен, не рисковавший этого сделать в пылу схватки.

Да, не ему принадлежит честь сообщить офицеру звание путешественниц, которых так кстати освободили драгуны. Он, Аркенен, гордится только тем, что первый заставил заговорить порох. Разве не вызвали выстрелы его пистолетов мушкетного огня разбойников, а этот шум не был ли, в свою очередь, сигналом для драгун, предупредившим их о засаде, где они неминуемо рисковали очутиться? Поздравляя их с таким Счастливым исходом, Аркенен поздравляет и самого себя, не столько потому, что он избавился от опасности, сколько потому, что ее избежали находящиеся в карете дамы.

Бог знает, чему должны были бы они подчиниться в этой грязной компании, какие вынести досадные оскорбления! Мало ли ходит рассказов о рискованных приключениях на большой дороге! Гоготта Бишлон еще могла бы извлечь из подобной встречи некоторую пользу, не будучи больше девственницей (в чем нет сомнения), но мадемуазель де Фреваль рисковала очутиться в более затруднительном положении, и это досадное событие могло иметь для нее весьма вредные последствия. Что бы сказали ему, Аркенену, маркиза де Морамбер и барон де Вердло, если бы на дороге произошло несчастье с юной девушкой, порученной его заботам? А он сам, с каким бы лицом доставил он в замок пустую карету — ведь бывает иногда, что господа разбойники не только лишают девушек невинности, но и уводят их с собой в свои пещеры и вертепы в качестве пленниц, чтобы пользоваться ими в свое удовольствие и заставлять их служить своим прихотям. В самом деле, не имела разве девица де Фреваль в своей юной свежести чего-то такого, что может ввести в соблазн несчастных? Чего только не были способны внушить прелести ее нежного тела и тонкие черты ее очаровательного личика.

С этим, по всей вероятности, был согласен и офицер. Слушая г-на Аркенена, он в то же самое время рассматривал внутренность кареты. Луна находилась тогда в наиболее выгодной точке своего ночного пути, и то, что было видно в ее сиянии, казалось самым приятным зрелищем на свете. Девица де Фреваль, казалось, не обнаруживала ни малейшего смущения по поводу опасных обстоятельств, в которых она только что побывала. Она казалась погруженной в глубокую, сосредоточенную задумчивость, и можно было бы сказать, что сознание ее находится за тысячу лье от всего окружающего. Рассеянность девицы де Фреваль позволяла офицеру рассматривать ее с почтительным удивлением. Черт возьми, будь он разбойником, он не пренебрег бы такой юношески свежей добычей! Но он дворянин, и у него нет ничего общего с рыцарями больших дорог. Он офицер армии короля Людовика XV, лейтенант одного из его полков. Он знает искусство быть любезным с девицами и умеет уважать тех из них, которые достойны уважения. А девица де Фреваль, несомненно, принадлежит к их числу. Недаром заинтересовали его имена маркизы де Морамбер и барона де Вердло. Взвесив все это, офицер обратился к ней с такими словами: