Сычев К. В. - Роман Брянский

– Я, сынок, решил, – грустно сказал Илья Всемилович, – продать эту усадьбу и терем одному смоленскому купцу…Но об этом потом, расскажи мне лучше, как там все у вас устроилось.

– Ну, я долго не задерживался и уже на следующий день выехал к вам, – сказал угрюмо купец Лепко. – Хотелось поскорей вас увидеть.

– А что ты такой мрачный? – встревожилась Василиса. – Неужели там у вас в Брянске случились неурядицы? Или опять что с Лесаной?

– Так и есть, – кивнул головой Лепко Ильич, – опять с ней беда! Я подозреваю, – тихо сказал он, склонив голову, – что моя супруга, Лесана Порядковна, мне неверна!

– Не может этого быть! – вскричал Илья Всемилович. – Твои слова полностью ошибочны! Неужели Лесана, эта боязливая скромница, позволила себе такое безобразие?!

– Ну, пока я не все проверил, – пробормотал, покраснев, Лепко Ильич, – но мне подсказывает сердце: Лесана – изменница!

– Так что же заставляет тебя говорить такие тяжелые слова? – воскликнула Василиса, приложив руку к покрасневшему, разгоревшемуся лицу. – Есть ли у тебя доказательства?

– Есть многие верные признаки ее измены, матушка,…, – робко улыбнулся Лепко. – К примеру, ее грубость во время любовных утех и разные придирки…У нее появилось нежелание быть близкой со мной в привычное время…Раньше, бывало, так и ждет, чтобы мы вместе сошлись. А тут то больной, то раздраженной и злой, а то еще и чем иным прикинется!

– Ну, такое было и раньше, – вздохнул с облегчением Илья Всемилович. – ты должен к этому привыкнуть.

– Нет, батюшка, – покачал головой купец Лепко, – такое было до того, пока наш лекарь Радобуд не научил ее пить снадобье против зачатья накануне наших любовных встреч. Она тогда боялась беременности, потому как сильно болела, когда вынашивала моего сына. А как только та угроза миновала, Лесана меня больше не отвергала. Но вот стоило ей подружиться с княгиней…А когда я вернулся из Орды, она меня так холодно встретила! Мое сердце екнуло: чувствую неверность!

– А других признаков нет, сынок? – спросила, успокоившись, Василиса. – Ни слухов от горожан, ни сведений от верных людей?

– Пока нет, матушка, – тихо ответил Лепко, – но я верю своему сердцу. Вот уже не один десяток дней как я чувствую себя чужим с Лесаной…

– Не спеши, сынок, – задумчиво сказала Василиса. – Авось все образуется, и вы помиритесь. Надо быть терпимее: может, и нет никакой измены…

– Я тоже на это надеюсь, – поддакнул жене Илья Всемилович. – Я думаю, что все это – душевная тоска из-за осенней сырости и грязи. А вот минует зима, наступит весна, заиграет кровь, и вы помиритесь…Ну, мы еще об этом поговорим…Расскажи нам теперь сынок, как там поживают наши знакомые и ваш князь Роман.

– Князь Роман – молодец, батюшка! – улыбнулся Лепко Ильич. – Он опять в этот год ходил в боевой поход. Вот уже два десятка дней как он вернулся. Сначала ходил к царю Ногаю, а потом отпросился у него, когда не было дел, к своему зятю Владимиру Волынскому. Помогал ему воевать с Литвой. Литовцы опять стали беспокоить русскую землю! Почти весь год князь Владимир Василькович бился с теми злодеями. Вот и пошел наш князь Роман ему на помощь. Благо, что у царя Ногая в этот год установились мир и покой: болгары платят ему большую дань, а греки присылают богатые подарки.

– А почему ты называешь Ногая царем? – воскликнул удивленно купец Илья. – Я же знаю, что в Сарае сидит другой царь – Мэнгу-Тимур!

– Да не только я, но все русские так зовут этого Ногая, а также и Мэнгу-Тимура! – усмехнулся Лепко. – Даже в самом Сарае можно такое услышать. Как-то один татарский мурза назвал при мне Ногая царем…Я спросил об этом нашего Болху…Ну, а он очень хвалил этого Ногая, но сказал, что царем, или ханом, на деле есть только Мэнгу-Тимур. А так называют Ногая из уважения к его старшинству, но он никак не может быть царем при живых наследниках: его дед, некий Бувал, родился от наложницы-рабыни…

– Вот какие дела, сынок, – покачал головой Илья Всемилович. – Поэтому я и думаю, что у этих татар нет, как и у нас, порядка! А как там поживает наш славный Болху, в силе он еще или нет?

– В силе батюшка! – кивнул головой Лепко. – Да и сын его Угэчи – большой человек у государя и прочих татар. Они, как я понял, в дружбе с Ногаем. Так что нет в Орде беспорядка, батюшка…А что они называют двух знатных татар царями, так это, я думаю, связано с добротой настоящего царя Мэнгу-Тимура: он просто не хочет обижать своего старшего родственника Ногая! А это на руку моему князю Роману Михалычу! Он очень дружен с этим Ногаем и сам зовет его царем при своих дружинниках! А там у нас в Брянске, ох, и заваруха приключилась! В прошлом году пришли из похода наши знатные дружинники с князем Романом и привезли с собой веселые царские подарки – девиц-раскрасавиц! А супруги тех воинов подняли такой небывалый шум, что закачался весь город! Побежали к попам с жалобами на неверность своих мужей! Сам отец Игнатий ходил к нашему князю разбираться в этом деле! Но князь только посмеялся! Правда, тех красных девиц поселили отдельно от княжеских воинов, чтобы успокоились их супруги. Но это только еще больше разожгло любовь у знатных дружинников к тем пришлым девицам: они теперь обретаются у своих любовниц, напрочь забыв о супругах! Пришлось глупым женкам этим довольствоваться. А попы развели руки: если сам князь это позволил, то нет смысла вмешиваться в жизнь его воинов!

– Вот как вам повезло с князем, сынок! – весело сказал Илья Всемилович. – Он – хороший правитель, отважный воин и умудрен жизнью, как царь Соломон!

Князь Роман Михайлович Брянский, окруженный советниками, сидел в своем княжеском кресле и думал тяжелую думу. Еще в прошлом году князь Лев Даниилович Галицкий присылал послов в Брянск с просьбой о помощи против литовского князя Тройдена. Последний неожиданно захватил городок князя Льва Дрогичин. Тогда князь Роман, посоветовавшись со своими боярами и отцом Игнатием, дал галичским послам неопределенный ответ.

– В следующем году придется идти на войну к Ногаю, – сказал Роман Михайлович. – Но мы поможем вам против Литвы, если с этим согласится Ногай.

Однако весной 1275 года в Чернигов прибыли люди от хана Мэнгу-Тимура из Сарая и потребовали от князя Романа пойти в поход на Литву. Татары не поехали в Брянск, где пребывал великий черниговский князь Роман, а ограничились лишь тем, что сообщили о требовании ордынского хана черниговскому епископу Митрофану. Тот немедленно отправил гонцов в Брянск, и вот Роман Брянский оказался перед нелегким выбором.

– Вот уж думай, как поступить, – сказал он горько советникам. – Пойдешь на Литву по воле сарайского царя, обидишь воеводу Ногая, пойдешь к Ногаю, как мы уже привыкли, обидишь Мэнгу-Тимура…И все из-за этого непутевого Льва Данилыча! Опять он морочит мне голову, без того забитую делами! Чего, казалось бы, понесло его в Орду жаловаться царю Мэнгу? Сам не только породил этого литовца Тройдена, но еще его и раззадорил! Едва помирились с Литвой, так на тебе: убил того жалкого Войшелка…И ни о чем не советовался с покойным Василько Романычем…Все хотел жить своим умом…А как приперло, так, давай, выручай его, князь Роман! Ох, и наглец!