Демет Алтынйелеклиоглу - Хюррем, наложница из Московии

Он все никак не мог поверить. Мустафа – и просит помощи у главных врагов Османов! Раньше небо упадет на землю, чем такое произойдет.

Шемси-паша вытащил из-за пазухи коробочку и протянул Сулейману.

– Вот доказательство!

Падишаху казалось, что горы обрушились на него. Он принял из рук паши коробочку с опаской, словно бы она могла обжечь ему руки. Вынул лежащий в ней кусочек пергамента, развернул и прочитал.

– Тебе дал это Рустем-паша?

– Мы узнали, что Садразам-паша подъезжает к Амасье. Но так как я хотел как можно скорее сообщить об этом вам, то мы отправились через горы и с ним разминулись.

– Наш зять об этом не знает?

Шемси-паша с досадой посмотрел на падишаха: «Я решил, что такое никто раньше повелителя видеть не должен. Так что, если бы мы даже и встретились с Садразамом-пашой, я бы ему ничего не сказал. Если я допустил ошибку, то моя шея тоньше волоса».

– Как это попало к тебе в руки?

– Нам сообщили, что два шахских посланника в одной из деревень пытаются обратить в шиизм население, и мы сразу поспешили туда. Тех двоих нам удалось поймать. Один из них погиб в схватке. Второго мы серьезно ранили. На допросе он признался, что той ночью должен был встретиться с гонцом от Мустафы Хана. Я не очень-то поверил, что у нашего шехзаде могут быть какие-то дела с шахскими соглядатаями, но на всякий случай мы устроили западню. Когда появился гонец от нашего шехзаде, я поймал его своими руками.

– Ты привез тех, кого поймал?

– Я уже сказал, что один из них погиб. Второго раненого, я собирался привезти, но он тоже отдал душу Аллаху. А гонец шахзаде…

– Что с тем гонцом?

– Когда я открыл коробку и читал письмо, он неожиданно положил что-то в рот. Он умер, не сходя с места, лишь пена пошла изо рта. Даже если бы он остался жив, я не думаю, что он был бы нам полезен, – ведь у него не было языка.

– То есть у тебя не осталось ни свидетеля, ни доказательств?

– У меня есть только коробка, которую я передал повелителю, и пять воинов, которые в тот момент были со мной.

«Разве я правильно поступаю, – сказал про себя султан Сулейман. – Вместо того чтобы заниматься позором, в который поверг нас наш собственный сын, мы подозреваем нашего преданного раба, который доставил нам письмо, выдавшее предателя».

Сулейману казалось, что он постарел на тысячу лет. Он сидел на золотом троне, но сидел ссутулившись. Он еще раз перечел письмо.

Вот то доказательство, которого я так боялся. Так, значит, жажда власти все-таки ослепила Мустафу настолько, что он решил обратиться за помощью к главному врагу Османов.

«Ах ты, неблагодарный сын, – подумал Сулейман. – Тот трон, которого ты так добивался, все равно когда-нибудь был бы твоим. Зачем же нужно было предавать? Кто же такой Сулейман, чтобы сидеть на троне вечно? Ведь в один прекрасный день мы, как это записано нашей судьбой по закону наших предков, оставили бы тебе его. Если бы ты хотел, ты бы поступил, как твой дед: убил бы своего отца. Мы бы тебя простили. Мы бы не стали на том свете жаловаться на тебя Аллаху. Мы бы считали, что наша жизнь стала жертвой на благо государства. Но предательство простить невозможно. Разве стоило ради этого обветшалого трона навсегда становиться предателем, Мустафа?»

По его щекам и седой бороде текли слезы. Он протянул доказательство измены второму визирю Ахмеду-паше. Паша, который также был родственником падишаха, так как был женат на одной из сестер султана Сулеймана, не поверил прочитанному. «Здесь есть ошибка! – воскликнул он. – Ваши визири только что вернулись из Амасьи. Повелитель лично поговорил с учителем нашего шехзаде Сюрури Мехмедом-эфенди. Все твердят только о том, насколько предан султану Мустафа Хан».

– Предан-то предан, а это что такое, паша? – султан в гневе указал на письмо в руках визиря. – Это не простые слова, ты держишь доказательство измены. Наш шехзаде просит о помощи, чтобы занять престол, шаха Тахмаспа, который уже давно разоряет наши земли. Он пишет ему, что как только разберется со своим отцом, заплатит ему землями и золотом. А у того просит в жены дочь, чтобы породниться. Пишет, что будет считать его отцом. Каждая строчка, каждое слово принадлежит Мустафе. Разве ты не видишь, что он даже печать свою не постеснялся поставить?

Тем вечером он не стал слушать даже Хюррем. Когда же она робко сказала, что все это клевета, а письмо, наверное, написали другие, он взорвался:

– Ты что, Хюррем, не узнаешь ни почерка нашего сына, ни его печати? Почему ты все время защищаешь его? Почему ты все время пытаешься доказать, что шехзаде невиновен?

Внезапно он помолчал и посмотрел на Хюррем своими налившимися кровью от бессонницы и гнева глазами: «Или ты тоже хочешь, чтобы мы поверили в сказку, что шехзаде нам предан, тоже хочешь свергнуть нас с престола и лишить нас жизни?»

Хюррем растерялась от этих слов. Что ей приходится выслушивать! Может быть, она слишком далеко зашла? Неужели, пытаясь сделать так, чтобы подозрения падишаха не пали на нее, она, перегнув палку, наградила его подозрением о ее связи с Мустафой? Она впервые заметила, что в его глазах нет любви. Нужно было срочно что-то делать.

Она медленно поднялась. Из одного из ящиков инкрустированного перламутром шкафа вытащила старинную сумку с приданым. Сидя на коленях, она высыпала ее содержимое на пол. Эта сумка сопровождала ее много лет, и в ней хранились обломки и куски ее воспоминаний. Сулейман внимательно наблюдал за действиями жены. Хюррем задумчиво перебрала все приданое. Обрывок обгоревшей занавески, разбитая пополам иконка Девы Марии, осколки глиняных тарелки и чашки и маленький кинжал, который подарил ей Тачам Нойон.

Подняв голову, она посмотрела на падишаха и молча протянула ему кинжал.

А он подумал: «Что же я делаю, зачем же я убиваю Хюррем, в то время когда думаю о смертной казни предателя».

Хюррем сказала: «Если вы не хотите, повелитель, убивать меня, то тогда возьмите мой кинжал и казните предателя».

Падишах решил отправить перехваченное письмо с печатью Мустафы шаху Тахмаспу так, словно бы оно к султану не попадало.Трое всадников, одетые как слуги Мустафы, вручили письмо шаху в Тебризском дворце. Письмо было таким убедительным, что шах, который с подозрением относился даже к собственной тени, сразу поверил. Глаза его заблестели, сердце загорелось жаждой мести. «Подожди теперь у меня, Сулейман, – радостно в предвкушении победы твердил он тем вечером, глядя на слуг, которые обмахивали его павлиньим опахалом, с тем, чтобы хоть немного избавить от жары, навеянной ветром пустыни. – Твой отец украл престол у моего отца. А сейчас твой сын принесет мне престол на подносе».

Тахмасп немедленно велел написать Мустафе ответ, в котором говорилось, что он выражает свою радость и поможет ему свергнуть отца с престола: «Когда же ты пойдешь на Сулеймана, знай, что мы будем поддерживать тебя с тыла». В письме он также намекал, что согласен отдать дочь за Мустафу: «Мы возьмемся за руки, словно отец и сын, и будем вместе править миром». Глядя вслед гонцам, отправленным к Мустафе, он сказал себе: «Помоги мне прикончить твоего отца, а затем посмотрим, оставит ли в живых Тахмасп хоть одно отродье из рода Сулеймана». В его глазах теперь светилась ненависть.