Демет Алтынйелеклиоглу - Хюррем, наложница из Московии

– Каждый волен сам выбирать свою веру. Наша вера гласит, что нельзя никого принуждать.

Хюррем слушала слова пожилой женщины, словно бы единственную непреложную истину.

– Вы правы, госпожа, но все как раз наоборот. Вот если бы я была мусульманкой и жила бы при дворе московских князей, мне никто не разрешил бы совершать намаз.

Пожилая женщина вздохнула:

– А ведь Аллах един и велик, любит все свои творения.

– Вот-вот, – Хюррем словно только и ждала того. – Я не знаю языка, на котором молятся мусульмане, не понимаю слов, но где-то здесь… – она взяла пожилую женщину за руку и приложила ее к своей груди, – я что-то чувствую. Эти слова влияют на меня очень сильно, хотя я не понимаю их смысла, но мне хочется плакать.

Хафза снова не верила своим ушам. Что Хюррем такое говорит? Она взволнованно ответила: «Конечно, моя дорогая. Ведь это слова самого Аллаха, они обращаются к каждому сердцу».

Хюррем согласно кивнула.

– Когда моему шехзаде читали молитву, так и произошло, госпожа. Я не поняла ни слова, но сильно разволновалась. Сердце мое воспарило. Из глаз потекли слезы. Мне казалось в тот момент, что словно какой-то голос зовет меня…

Мать султана Сулеймана взволнованно обняла Хюррем.

Хюррем прошептала: «Что мне делать? Я совершаю грех. Я запуталась, потеряла путь. Я пребываю во тьме. Я не знаю, что мне делать».

Валиде Султан улыбнулась. «Слушай свое сердце, Хюррем, – она погладила ее рыжие волосы, зардевшиеся в свете заходившего солнца, падавшего сквозь решетку. – Оно тебя выведет к свету».

Хафза Султан покидала покои Хюррем в смешанных чувствах.

На следующий день, когда обе женщины сидели в зарешеченной комнате, наблюдая за тем, как шехзаде Селиму читают мевлюд, она не сводила с Хюррем глаз. На лице Хасеки было мечтательное выражение.

Хюррем не понимала ни слова, но слушала, затаив дыхание. Глаза ее выглядели счастливыми. Когда прозвучали слова аята: «А потом питайся всевозможными плодами и следуй по путям твоего Господа, которые доступны тебе. Из брюшков пчел исходит питье разных цветов, которое приносит людям исцеление. Воистину, в этом – знамение для людей размышляющих», а служанки принялись разносить прохладный шербет и розовую воду, Хюррем глубоко вздохнула. Хатидже Султан прошептала матери: «Что это с ней происходит?»

– Ее сердце ищет истину, Хатидже.

Хафза Султан не знала, что она сама показала Хюррем, как поступить. «Благословляю вас, Валиде Султан, – думала Хюррем. – Теперь я знаю, как сделать так, чтобы сын Хюррем занял османский престол».

Хюррем отправилась в покои Сулеймана, чтобы воплотить свой план.Падишах метался по покоям, как разъяренный лев. Он даже забыл снять с головы тюрбан, украшенный страусиным пером с бриллиантами и рубинами. Он носился от стены к стене, полы кафтана развевались. Он даже не заметил, что Хюррем безмолвно смотрит на него с порога. А Хюррем, увидев, как темен его взгляд, испугалась. Может быть, Хафза Султан рассказала сыну об их разговоре и падишаху не понравились ее слова о том, что каждому предначертана его судьба, и если Мустафе предначертано занять трон, он его непременно займет? Хюррем решила использовать надежное оружие, не раз выручавшее ее в трудных ситуациях, – свою самую обольстительную, кокетливую улыбку, и с этой улыбкой плавно приблизилась к падишаху. Она знала, что перед этой улыбкой и такой походкой султан не устоит.

Султан Сулейман, услышав шорох платья Хюррем, повернул голову. Однако гнев в его глазах не прошел.

– Что заставляет падишаха лишить рабыню Хюррем своей улыбки и приветливых слов? Если мы в чем-то провинились, скажите. Пусть мы понесем достойное наказание».

Даже кокетливая болтовня Хюррем не смогла разогнать тучу в глазах падишаха. Сулейман холодно взглянул на нее и ледяным голосом спросил: «И что же это за наказание ты собираешься понести?

Хюррем оцепенела: «Я зашла слишком далеко. Я поторопилась». Наверное, Хафза Султан, вернувшись в свои покои, подумала над ее словами и решила, что она, Хюррем, жаждет трона для своих детей. Непременно, так и было. Наверняка Валиде Султан пожаловалась на нее сыну. Хюррем склонила голову. Руки ее беспомощно опустились.

– Что нам делать? Мы немедленно удалимся из покоев великого султана и будем терпеть любое наказание, пока не удостоимся вашего прощения, а ваше прекрасное лицо не озарит улыбка. И даже если наказание легче смерти вы посчитаете для нас недостаточным, мы ради вас с легкостью примем и ее.

Султан Сулейман вернулся из мира своих мыслей. Он посмотрел на Хюррем так, будто видел ее впервые. Тучи начали потихоньку рассеиваться. Тьма в глазах понемногу сменилась светом. Падишах улыбнулся. Хюррем облегченно вздохнула.

– Ах, моя красавица, – сказал Сулейман. – Ну что ты такое говоришь, какое наказание. Что за разговоры о смерти! Упаси Аллах!

Хюррем почувствовала, что гора упала с плеч.

– Но, – продолжал падишах, – нас беспокоят такие тяжелые мысли, что мы даже не заметили, как ты пришла.

Хюррем немедленно обняла Сулеймана:

– Если мы позволим себе спросить, что за мысли настолько опечалили вас, что вы не заметили приход вашей любимой рабыни Хюррем, не преступим ли мы границу дозволенного?

Сулейман поцеловал Хюррем в щеку. Одного запаха волос Хюррем было достаточно, чтобы развеять все его заботы. Он усадил ее на седир, а сам, заложив руки за спину, продолжал вышагивать по комнате.

Хюррем, не издавая ни звука, ждала. «Я не Хафза Султан, – думала она. – Хафза – наложница, которую прислали Селиму, чтобы она подарила ему наследников. Ей приказали так поступить, у нее не было выбора. А я сама выбрала себе цель. Я сама захотела стать женщиной Сулеймана. И если я стала наложницей, то лишь ради того, чтобы мои дети достигли престола. Мне никто не указывал, как Хафзе. Я сама добилась расположения султана. Я вознамерилась даровать трон моим сыновьям еще до их рождения. Ради этого я много раз рисковала жизнью. Я иду по краю огромной пропасти, один неверный шаг убьет и меня, и моих детей. Моя судьба находится в руках этого человека, который сгибается под тяжестью своей ноши. Поэтому я должна быть внимательна. Я должна больше думать и больше рассчитывать. Я должна продвигаться вперед, осторожно, шаг за шагом».

Хюррем решила молчать. Пока падишаха отвлекали какие-то важные дела, говорить о том, что ее беспокоило, было бы неправильно. «Мне нужно подождать еще, – говорила себе она. – А может быть, это знак свыше, Господь и Богоматерь не хотят, чтобы я сделала то, что у меня на уме».

В этот момент падишах подошел к Хюррем. Увидев задумчивую улыбку у нее на лице, он спросил: «Что это такое, Хюррем Ханым? Ты смеешься над беспомощностью великого Сулеймана?»