Симона Вилар - Принцесса викингов

Он слегка повернул к ней лицо, и в его стальных глазах мелькнул огонек — и сейчас же погас. Он снова был неприступен. Тогда она продолжала:

— На самом деле ты не один. Ты вершина. Вокруг тебя — твое-королевство, твои люди, твои соратники. У тебя есть я, наконец, и…

Она едва не задохнулась от дерзости своих слов, но Ролло даже не взглянул на нее, лишь поднял ладонь, заставляя ее умолкнуть.

— Ты была последней, кто видел его перед смертью. Как это было?

Эмма опустилась на склон неподалеку и, обхватив колени, поведала о тихой кончине Атли.

— Он умер с улыбкой на устах. Его душа поднялась в небо, подобно чайке. Не о такой смерти мечтаете вы, северяне, однако Атли был христианином и умер, как и подобает христианину, и поверь, это куда лучше, нежели, получив удар железом в кишки, захлебнуться кровью с воинственным ревом. И если ты, Ру, поймешь своего брата, ты пойдешь по его стопам. Он доверил мне правду о предсказании в Упсале — младший брат укажет дорогу старшему, чтобы однажды они смогли встретиться в мире лучшем, чем этот.

Ролло отвернулся и крепко потер ладонью подбородок.

— Уж и не знаю, как это тебе всегда удается и разгневать, и развеселить меня одновременно.

Он произнес это сурово, но у Эммы закружилась голова от безумной надежды. Однако он быстро остудил ее пыл:

— По твоей вине мы расстались с Атли врагами.

— Нет, Ролло. Он все простил. И он так тебя ждал! Ему так много нужно было сказать тебе!

Ролло внимательно вгляделся в нее.

— Что он хотел сказать?

Эмма опустила голову:

— Я не смею. Я не знаю, поверишь ли ты, если это прозвучит из моих уст.

— Говори же!

Эмма умолкла, глядя в туманную даль.

— Не потому ли ты решился заговорить со мной, что Снэфрид уехала из усадьбы?

— Что? — озадаченно спросил Ролло. — Ах да, она поехала прогуляться верхом. Она любит эти серые пески. Странное место, но с ней ничего не случится, она знает здесь каждую пядь.

— Да, ничего не случится с тем, — согласилась Эмма, — кого охраняют темные силы.

Лицо Ролло потемнело:

— В тебе снова говорит ревность.

— Однако сейчас я говорю лишь то, что говорил и Атли. Ведь было же предсказано, что твой брат поможет тебе освободиться от чар? Он просил Бога дать ему сил дождаться тебя. Но не смог…

Какое-то время Ролло молчал, и она видела, как ходят желваки на его скулах.

— Я подумаю над твоими словами.

— Слава Всевышнему! Он взглянул на нее.

— Порой ты походишь на таран. Но я не крепость. С тобой трудно спорить.

Эмма отбросила край покрывала. Сейчас, в темных одеждах, со спрятанными волосами, она выглядела монахиней. Однако ни у одной монахини Ролло никогда не встречал такого дерзкого взгляда, такого упрямого выражения лица. Эмма набрала пригоршню песка, подержала его на весу и отшвырнула в сторону, а затем заглянула ему прямо в глаза.

— Ты знаешь, Ролло, что мы оба виновны перед Атли. Мы слишком долго дразнили и мучили его. Ты отдал ему меня на словах, но не отдавал на деле. Мы оба не хотели этого брака, и Атли был не в силах устоять против нас обоих. Но если бы и ты, и я имели мужество заглянуть правде в глаза… Да, мы ранили бы его, но не пытали. От раны остается рубец, с которым человек рано или поздно сживается. И Атли справился бы с этим. Рано или поздно он бы нашел утешение. Разве Виберга и дитя в ее чреве не лучшее доказательство тому? Но ведь он мог и в самом деле привязаться к другой женщине, полюбить ее, обрести с ней покой. Мы же не давали ему опомниться, держа его все время на грани исполнения мечты…

— Не говори так! — глухо прорычал Ролло. — Не говори! Я готов был сделать все мыслимое для своего брата!

Губы его задрожали, он коротко застонал, уронив голову на руки.

Эмма приблизилась к нему и, опустившись рядом, материнским движением провела по его волосам.

— Атли был счастлив, имея такого брата. Он не раз говорил мне, что всем в жизни обязан тебе, как говорил что, — она понизила голос, — что так и не отблагодарил тебя, вернув тебе твою избранницу…

Она внезапно вспыхнула и спрятала лицо в ладонях. Но уже через миг взгляд ее был тверд.

— Мой Ролло, у нас позади такой путь, все так сплетено, что и мечом не разрубить. Неужели мы и впредь будем ставить друг на друга ловушки?

— А что изменилось? — спросил он. — Или я должен благословлять смерть брата, убравшую преграду между тобой и мной?

Она сжала зубы. Казалось, еще миг — и она ударит конунга. Неужели он так ничего и не понял?

— А еще у тебя есть та, что, несмотря на пустое чрево, околдовала тебя. Ты держишься за нее так же крепко, как слепой за свой посох. А я… У меня…

Она отвернулась. Нет, она ничего не скажет. Она и без того втоптала свою гордость в прах. И больше она не сделает ни шагу навстречу.

— Что ты недоговариваешь? Она встала, отряхивая песок.

— Сегодня я сказала достаточно. Об остальном следует поразмыслить тебе.

Она указала туда, где, колеблясь, сгущались пряди тумана.

— Где-то там, в дюнах, скачет верхом женщина, которую все твои соплеменники, кроме тебя самого, считают врагом Ролло. Но великий конунг никого не желает слушать, а значит, он и в самом деле один.

Она начала спускаться по склону.

— Ты уходишь?

— Мне пора возвращаться на Мон-Томб. Прекрасная Снэфрид не будет довольна, возвратившись и застав меня здесь…

Со Снэфрид ей все же довелось столкнуться, когда в сопровождении Херлауга она возвращалась сквозь туман в монастырь. Они ехали молча, так как Херлауг все еще таил неприязнь к женщине, отвергшей его друга. И все же, когда из тумана возникла Снэфрид и, не сбавляя хода, галопом пронеслась мимо, молодой кормчий заметил:

: — Тебе стоит поостеречься ее, Эмма. Снэфрид едва не впала в безумие, узнав, что Атли зовет брата проститься, а значит, ты вскоре получишь свободу распорядиться собой. Оттого-то она и настояла, чтобы Рольв взял ее с собой.

Отстояв мессу у Святого Михаила, Эмма уже собралась было отправиться в отведенную ей келью, как вдруг почувствовала смутное волнение. Ей неудержимо захотелось оказаться в усадьбе Бьерна, и это желание росло с каждой минутой, словно незримая нить влекла ее туда.

«Зачем я вообще уехала? Снэфрид вновь околдует его!»

Это показалось ей вполне разумным объяснением столь навязчивого желания, и она, вдруг засуетившись, выглянула в окно. Туман сгустился еще сильнее, близились сумерки, но Эмма уже знала часы приливов. Времени было достаточно. Она стремглав бросилась вниз, перепрыгивая через ступени, а затем прямо по склону спустилась к хозяйским дворам.

— Седлай моего пони, Радон, да поживее! Встретив удивленный взгляд монаха, она спросила:

— У меня ведь достаточно времени, чтобы успеть до начала прилива?