Юлия Андреева - Тюремная песнь королевы

– При чем здесь донна Мария, черт возьми?! Дьявольщина! – Ля Руж чувствовал, как его силы слабеют, в то время как неистовый Анри наносил удар за ударом, прикрываясь легким щитом и, по всей видимости, вознамерившись превратить своего противника в груду истекающего кровью мяса. – Я не видел ее с того дня, как мы с тобой покинули Сизуин!

– При том, что мой кузен сразу же невзлюбил мою жену. Это он приказал тебе проникнуть в мой дом и напасть на Марию. Когда я был на охоте, мой дом осадили неизвестные рыцари, один из которых проник в спальню к Марии, и, если бы не мой брат, пришедший на помощь, не знаю, что с ней стало бы. Моя супруга не видела напавшего на нее, но мой сын и пришедшие на помощь слуги и воины брата утверждают, что на одежде ворвавшегося к нам был твой знак – золотой сокол на отрубленной ветви дерева.

– Черт тебя дери, Анри! – Бертран задыхался из последних сил, отбиваясь от темпераментного гасконца. – Кто же таскает фамильные гербы, отправляясь на такие «подвиги»?! – В этот момент меч Анри пронзил ему бедро, и Бертран упал на землю, истекая кровью. – Клянусь тебе, – он поднял меч, пытаясь защититься от гасконца. – Клянусь всеми святыми, что это был не я. Кто-то, решившийся на такое вероломство, хотел подставить меня или твоего кузена.

– Говорю же – Фернанд ненавидит Мари! – Барон встал над теряющим последние силы Бертраном, готовясь нанести ему решающий удар.

– Насколько я знаю, Фернанд Мишле имеет всего одну слабость. Он обожает свою семью и никогда бы не причинил ей вреда. – Бертран отбросил к ногам Анри свой меч, зажимая руками кровоточащую рану. – И даже если, как ты говоришь, мессен Фернанд не любит твою жену, он не мог не знать, что в доме кроме нее могут оказаться дети. А это страшное потрясение для ребенка, на глазах которого происходит подобное с его матерью.

– Ты хочешь обвинить моего наследника в трусости?! – Руки Анри дрожали от возмущения и желания немедленно прикончить своего врага, но глаза его уже не метали пламень. Должно быть, гасконец начал прислушиваться к словам бывшего друга.

– Нет! Просто, если кто-то проник в твой дом, при отступлении он мог убить не только слуг, но и ненароком прикончить малыша. А Мишле никогда бы не позволил случиться подобному… Когда это произошло?

Анри убрал меч от лица Бертрана.

– Полтора года назад. С тех пор я искал тебя!

– После того как мы с тобой расстались, я попал в тюрьму, где просидел три года. – Бертран боролся со слабостью, опасаясь потерять сознание до того, как Анри поймет, что он не причастен к произошедшему. – Потом я более полугода лечился в особняке господина Мишле в Дижоне. Я был уже готов ехать в Сизуин и забрать оттуда королеву, на которой собирался жениться не столько по приказу моего сеньора, сколько по собственному желанию. Только вдруг мессен Мишле заявил, что у него есть более молодой и привлекательный агент – Тристан де Варнель. Его он и отправил вместо меня. Только тот не знал, как выглядит Энгебурга.

– Отчего же тебе требовалось разрешение Мишле на этот брак? Почему ты не мог сделать это сам? – продолжал кипятиться Анри.

– Да потому, что в отличие от тебя у меня нет ни родового замка, ни денег, для того чтобы как-то устроиться в этом мире. В то время как Мишле с согласия короля обещал мне приданое за Энгебургу, на него мы бы и жили. Так что я был вынужден ждать, когда он отправит меня за моей дамой в Сизуин. А он отправил Тристана. Его любимчик действительно опростоволосился, женившись на другой. Что он после сделал со своей супругой, мне было неизвестно до сего дня. Убей меня, если тебе от этого станет легче, но знай, что я не виновен ни в убийстве фрейлины, ни в нападении на твою супругу.

Поняв, как глубоко ошибался, Анри де Мариньяк приказал своим людям перевязать истекающего кровью Бертрана, после чего оба отряда разбили лагерь, так как раненому был необходим покой.

Чувствуя, что силы оставляют его, Бертран пытался уговорить Анри немедленно идти на штурм монастыря. Он просил выручить оттуда Энгебургу, но гасконец воспринял эти слова за горячечный бред и не придал им значения.

После того господину ля Ружу стало легче, в деревню был послан оруженосец Бертрана. Тот выторговал за мелкие деньги у крестьян телегу, в которую уложили раненого, и устремились в Реймс, где у Анри де Мариньяка имелись друзья и где он хотел показать Бертрана известным лекарям.

С момента объявления интердикта в городах началась настоящая сумятица.

Все приходы были закрыты, некоторые даже заколочены. Лишенные божественной милости прихожане творили беззакония, прикрываясь единственно тем, что после проклятия папы они все одно окажутся в аду, а значит, к чему жить праведной жизнью?! Вполне спокойные и благовоспитанные люди теперь посреди бела дня забирались в дома друг друга, хватая все, что плохо лежит, убивая и насилуя. Свадьбы и помолвки были отменены, и молодежь открыто занималась грехом чуть ли не на глазах у прохожих.

Но это был еще не предел. Сначала возле церквей, а затем и вдоль улиц начали скапливаться гробы с покойниками. Не отпетые и не похороненные, те гнили в своих деревянных жилищах, внушая ужас и чувство отчаяния. С каждым днем гробов становилось все больше и больше. К весне люди уже с трудом протискивались между гробами, завязывая себе носы и рты платками. Из опасения эпидемии повсюду выставлялись бадьи с уксусом и другими сильнопахнущими средствами, по слухам, отводящими заразу.

С первым весенним солнышком в ряде деревень началась чума [14] Имеется в виду чума 1200 г., на восьмом месяце интердикта во Франции. . В ожидании страшной гостьи хозяева городов приказали запереть ворота, но это оказалось лишь временной мерой. Быстро закончились запасы дерева, идущего на изготовление гробов. Покойников начали заворачивать в простыни и, вынося из домов, оставлять прямо посреди улиц.

Это было еще страшнее. Маленькие дети, не боясь, играли среди мертвецов, кидаясь в них камнями и комьями грязи. Подростки вытаскивали трупы на дороги, подбрасывая их под колеса проезжающих экипажей, или подкладывали в дома, где, по их мнению, жили самые набожные матроны. Много способов они находили, чтобы припрятать мертвецов в домах.

Чаще всего покойники оказывались в шкафах, откуда вдруг с шумом валились посреди ночи, будя весь дом. Спросонья хозяин дома при виде лежащего на полу человека думал, что это любовник жены, которого та запрятала в шкаф, и хватался за оружие. Один особенно наглый труп ежедневно в течение недели оказывался в одном и том же шкафу – у жены сапожника. Муж в конце концов не выдержал и, вынеся покойника на площадь, облил его спиртом и поджог.