Диана Гэблдон - Путешественница

Заслышав мои шаги, он обернулся, приложил палец к губам и шепнул:

– Иди сюда, взгляни.

В лагуне плескалось маленькое стадо ламантинов. Большие серые тела то погружались в темную воду, то появлялись на поверхности, выставляя гладкие и округлые, поблескивавшие, словно влажные валуны, бока. В кронах деревьях возле дома уже звучали голоса ранних птиц, перекатывались над темной водой. Щебетание, шумные вздохи выныривавших набрать воздуху ламантинов, их перекличка, походившая на отдаленные, жутковатые завывания, – вот и все звуки, которые нарушали тишину утра.

Мы стояли бок о бок и молча смотрели, как первые лучи утреннего солнца, коснувшись поверхности лагуны, придали воде зеленоватый оттенок. Крайнее утомление, как ни парадоксально, обострило чувства, и я ощущала Джейми так, как если бы касалась его.

Откровения Джона Грея избавили меня от значительной части моих страхов и сомнений, но оставался тот тревожащий факт, что Джейми ничего не сказал мне о своем сыне. Разумеется, основания для этого у него были, и веские, но неужели он думал, что мне нельзя доверить такой секрет? Мне вдруг подумалось, что причина могла быть связана с матерью мальчика. Что бы ни думал по этому поводу Грей, возможно, Джейми все-таки любил ее?

Она умерла, так имело ли это теперь значение? Имело. Я сама двадцать лет считала Джейми умершим, но это ничуть не меняло моего отношения к нему. Что, если он по-настоящему любил эту молодую англичанку?

В горле встал плотный ком, и я сглотнула, пытаясь набраться храбрости, чтобы задать вопрос.

У Джейми был отсутствующий вид. На его лбу, контрастируя с рассветной красотой лагуны, залегли хмурые морщины.

– О чем задумался? – спросила я, не находя в себе сил попросить его успокоить меня и страшась услышать правду.

– О чем еще можно сейчас думать? – отозвался Джейми, не отводя взгляда от ламантин. – Об Уиллоби, ясное дело.

Мне события минувшей ночи уже представлялись отдаленными и не столь значительными. Но факт оставался фактом – убийство было совершено.

– И до чего додумался?

– Сначала я вообще не мог поверить, что Уиллоби мог совершить что-то подобное. Разве такое возможно?

Он помолчал, чертя пальцем узоры по запотевшему стеклу.

– Но все же…

Джейми повернулся ко мне с озабоченным лицом.

– Мне кажется, я понял. Он был одинок, страшно одинок!

– Странник в чужой стране, – тихо произнесла я, припоминая стихи, запечатленные в таинстве четких черных чернил, вверенные морю и посланные на крыльях белой бумаги в полет к давно утраченному дому.

– Да, то-то и оно.

Он остановился, задумался, поскреб пятерней в волосах, заблестевших медью в лучах солнца нового дня.

– И когда мужчина бывает настолько одинок… Ну, может быть, говорить такое не совсем прилично, но единственный способ хотя бы на время забыть об этом одиночестве состоит в том, чтобы заняться любовью с женщиной.

Джейми опустил голову и уставился на руки.

– Вот что побудило меня жениться на Лаогере, – тихо сказал он. – Не жалость к ней и к двум маленьким девчонкам. И уж конечно, не то, что мои яйца не давали мне покоя!

Тут уголок его рта дернулся, но быстро расслабился.

– Только необходимость забыть о том, что я одинок, – заключил он и, не находя себе места, снова отвернулся к окну. – Полагаю, что китаец пришел к ней, желая этого – нуждаясь в этом! – но она не приняла его.

Джейми пожал плечами, устремив взгляд на зеленую гладь лагуны.

– И боюсь, он мог это сделать.

В центре лагуны, перевернувшись на спину, лениво плавала на поверхности ламантина, подставив солнышку брюхо и сидевшего на нем детеныша.

Несколько минут Джейми молчал, и я тоже, не зная, как вернуть разговор к тому, что было увидено и услышано мной в резиденции губернатора.

Джейми тяжело вздохнул и повернулся ко мне. Несмотря на явные следы усталости, лицо его было полно решимости. Примерно так он, бывало, выглядел перед битвой.

– Клэр, – начал Джейми, и я тут же напряглась, ибо по имени он называл меня лишь в очень серьезных обстоятельствах. – Клэр, мне нужно тебе кое-что сказать.

– Что? – машинально спросила я, вдруг осознав, что на самом деле не хочу это слышать.

Я непроизвольно отступила на шаг, но он удержал меня за руку.

Что-то было зажато у него в кулаке. Он взял мою несопротивляющуюся руку и вложил в нее это «нечто». Мне и без взгляда стало ясно, что это такое: ладонь ощутила изгиб рамки и легкую шероховатость покрытой краской поверхности.

– Клэр… – произнес он с трудом. – Клэр, должен признаться тебе… у меня есть сын.

Ничего не сказав, я разжала руку. Да, именно этот портрет я уже видела в кабинете у Грея: дерзкий, самоуверенный мальчишка, каким мог бы быть в детстве человек, находившийся сейчас рядом со мной.

– Я никогда никому о нем не рассказывал, даже Дженни.

Это удивило меня настолько, что я уточнила:

– То есть Дженни не знает?

Он покачал головой и отвернулся, уставившись на ламантин. Встревоженные нашими голосами, они отплыли на некоторое расстояние, но вскоре успокоились и снова принялись пастись на водорослях лагуны.

– Это случилось в Англии. Я… я не мог дать ему свое имя, даже не мог сказать, что он мой. Он бастард, понимаешь?

Щеки его порозовели – впрочем, может быть, то были лишь отблески восходящего солнца. Джейми закусил губу и продолжил:

– Я не видел его с тех пор, как он был еще ребенком.

Джейми взял у меня маленький портрет, который лег в его ладонь, как детская головка, и склонился над ним.

– Я боялся говорить тебе, – сказал Джейми, понизив голос. – Боялся, как бы ты не подумала, будто у меня дюжины бастардов… Как бы ты не подумала, будто Брианна значит для меня меньше из-за того, что есть и другое дитя. Но я люблю Брианну, Клэр, люблю гораздо сильнее, чем в состоянии выразить словами.

Он поднял голову и посмотрел прямо на меня.

– Ты простишь меня?

– Ты… – Слова не шли у меня с языка, но вопрос необходимо было задать. – Ты любил ее?

На его лице отразилась глубокая печаль, но глаз Джейми не отвел.

– Нет, – тихо сказал он, – даже не хотел; это она хотела меня. Мне следовало бы найти какой-то выход, как-то остановить ее, но я не смог. Она хотела, чтобы я разделил с ней ложе. Так и вышло, а в итоге она умерла.

Он опустил взгляд, длинные ресницы закрыли глаза.

– Перед лицом Господа я виноват в ее смерти, и тем более виноват, потому что не любил ее.

Ничего не сказав, я лишь коснулась рукой его щеки, он же в ответ положил свою руку на мою, крепче прижал ее к щеке и закрыл глаза. На стене рядом с нами сидел геккон почти такого же желтого цвета, как и штукатурка. Светало, и его шкурка начинала поблескивать.

– Какой он? – тихо спросила я. – Твой сын?