Франсин Риверс - Рассвет наступит неизбежно [As Sure as the Dawn]

«Рицпа просила меня сказать тебе, что любит тебя и всегда будет тебя любить».

Атрет взглянул на Аномию и почувствовал, как от ее лица пышет горячее дыхание ада. Ее рот был подобен отверстой могиле. Он оттолкнул ее от себя и отпрянул назад.

— Нет. — Всеми силами он боролся с туманом в голове, который навеял на него хмель. — Нет.

Аномия опять подошла к нему, ее волосы развевались от прохладного ночного ветерка. Атрет чувствовал их мягкое прикосновение, будто какая–то паутина пыталась закрыть ему глаза.

— Ты хочешь меня, — продолжала шептать Аномия, проводя руками по его груди. — Я же чувствую, как стучит твое сердце.

— Ты похожа на Юлию, — гневно произнес он.

— Юлию? Кто это такая? — Аномия отдернула руки и прищурила глаза.

Атрет отошел от нее, чувствуя, как от эля у него кружится голова.

— Мать Халева, — машинально сказал он, совершенно не думая; прохладный ветер только усиливал хмель от эля.

Мать Халева? Глаза Аномии заблестели. Она подошла ближе.

Атрет слегка покачнулся и горько засмеялся.

— Юлия, прекрасная распутница Юлия. Она подошла ко мне в храме Дианы, одетая, как последняя шлюха, с колокольчиками на лодыжках. Она была так же прекрасна, как ты, и так же растленна, как гниющее тело.

Растленна, как гниющее тело? Аномию охватили гнев, холод и обида.

— Я люблю тебя. Я всегда, сколько себя помню, люблю только тебя.

— Любишь? — усмехнулся он. — Что ты вообще знаешь о любви?

Аномия вся затряслась, и на глазах у нее заблестели слезы — слезы ярости.

— Я знаю, что значит тосковать по человеку, а потом видеть, как он к тебе равнодушен. — Как он смеет так вести себя с ней? Она — верховная жрица, у нее больше власти, чем у его матери, чем у Гундрида. Половина мужчин в деревне без ума от нее! Некоторые готовы продать свои души, чтобы только попробовать то, что она сейчас готова дать ему!

Атрет увидел ее слезы и пожалел о своей резкости. Наверное, Аномия действительно любит его. Тщеславие не давало ему видеть, какое хитрое сердце скрывается под вполне невинной внешностью.

Аномия знала это. Он так горд, так дорожит собой. Она снова положила ладонь на его руку, ее волосы продолжали развеваться на ветру, задевая его.

— Меня домогалось множество мужчин.

— Не сомневаюсь, — хрипло произнес он.

— А я берегла себя для тебя. Я девственница. Ни с одним мужчиной у меня ничего не было. Я ждала тебя.

Атрет смотрел на нее, поразившись услышанному. Никогда в жизни он еще не видел девственницы, мыслящей и ведущей себя, как блудница.

Его тело реагировало на ее действия. Он знал, чего она от него хочет, и это искушение вызывало в нем жестокую борьбу.

— Нет, — сказал он, решив закончить все сейчас, пока не поздно.

— Почему?

— Потому что однажды я уже прошел по этой дороге и больше по ней не пойду. — Если бы он не устоял перед этим искушением, это кончилось бы для него катастрофой. Он уже знал, что значит оказаться в плену страстей из–за такой женщины.

— Но ты же хочешь меня, — снова сказала Аномия, приблизившись к Атрету и прижавшись к нему. — Я это чувствую. — Ее прикосновение казалось огненным. — Эта ионийка не любит тебя так, как я. — Руки жрицы скользнули по его телу, она наслаждалась властью над ним, чувствуя, как бьется его сердце. — Если бы она любила тебя, то давно бы уже пришла к тебе и умоляла разрешить ей вернуться.

Атрету стало не по себе от такой мысли.

Аномия обняла его и почувствовала, как тяжело он дышит.

— Я так долго тебя ждала. Я никогда не обижу тебя так, как это сделала она. Только один раз, Атрет. — Только один раз — и он больше никогда не сможет ей отказать. — Только один раз. Никто об этом не узнает.

Об этом узнает Он.

Атрет схватил ее руки и оторвал их от себя.

— Она моя жена, Аномия, а ты знаешь закон.

Ее глаза вспыхнули, но тут же снова стали холодными.

— Твоя жена не хочет тебя. Твоя жена — чужеземка, которая не принадлежит к нашему народу. И ты это уже понял, иначе не бросил бы ее.

Атрет отступил на шаг назад, желая, чтобы между ними было расстояние, нуждаясь в этом расстоянии, чтобы не потерять способность думать. Бросил. Это слово вонзилось в него, подобно стреле, пронзило его острым чувством вины. Застонав, он отпрянул от Аномии.

Жрицу охватила холодная ярость. Она накатила на нее, как волна, волна необузданной ревности. Аномия смотрела, как он пятится от нее, и ждала, когда он упадет. Когда он упал, она осторожно приблизилась и опустилась рядом с ним на колени.

— Ты сказал, что твоего сына родила женщина по имени Юлия, — произнесла она, убирая ему волосы со лба.

— Она приказала оставить его на скалах умирать. — Атрет грустно засмеялся. — Римские женщины так и поступают. Если родившийся ребенок матери не нужен, она бросает его. И если бы Рицпа его не взяла, он бы умер.

— Подожди, не засыпай, Атрет, — сказала Аномия, больно ущипнув его за бок. — Значит, Рицпа взяла твоего сына? И ты об этом не знал?

— Его к ней принесла одна рабыня. — Атрет вспомнил Хадассу, стоявшую в свете факелов в коридоре темницы, ясно представил ее спокойное лицо. «Вот, Он убивает меня; но я буду надеяться» . Атрет вспомнил, как Хадасса стояла у входа в его пещеру, где он жил, после того как ему изменила Юлия. «Небеса проповедуют славу Божию, и о делах рук Его вещает твердь» , — сказала она тогда, глядя в ночное небо. Именно из уст Хадассы он впервые услышал Благую Весть об Иисусе Христе, именно в ней он впервые увидел тот мир, который Бог способен привнести в человеческую жизнь. Вот и сейчас Атрет смотрел на звезды, видневшиеся сквозь ветви дерева, под которым он сидел. Он был готов отдать что угодно, чтобы снова почувствовать этот мир и покой.

Прощайте врагов ваших.

Иисус простил.

Феофил простил.

Аномия видела лицо Атрета, искаженное гримасой боли. Он застонал, качая головой.

— Рицпа… — невольно выговорил он. — Я люблю ее.

— Подожди. Она принесла этого ребенка тебе?

Расстроенный и пьяный, Атрет уже ни о чем не думал.

— Нет. Мне пришлось его искать. Я только знал, что он у одной вдовы.

— Вдовы?

— Она потеряла собственного ребенка. — Атрет потер лицо, пытаясь хоть как–то протрезветь. — Я взял у нее Халева, но к тому времени кормить его могла уже только она.

— Околдовала.

— Скорее, она околдовала меня, — тоскливо произнес он. — Она околдовала меня с того самого момента, как я впервые взглянул на нее. С тех пор я только и думаю о ней. Все время. — В этот момент ему хотелось одного — провалиться в глубокий сон. И, закрыв глаза, он так и сделал.

Аномия скривила губы. Атрет был так пьян, что не понимал, какое оружие только что сам вложил ей в руки. Она наклонилась ниже, уткнулась ему в шею и прошептала на ухо: