Идалия Аничкова - Рингильда

«Ведь не сон же это? Я видел ее на холме, когда проезжал мимо нее со своим войском, видел и говорил с нею здесь!» Он припоминал, наяву или во сне призналась она ему в любви. «Да, это был не призрак, это все действительно было, но кто эта незнакомка, которую я полюбил, не зная даже ее имени?»

Пришел отец Хрисанф и сделал больному перевязку.

Больной долго говорил с монахом, благодарил его за уход и полезное лекарство. Он ни одним словом не обмолвился с монахом о том, что так пламенно желал узнать.

Не успел отец Хрисанф сделать перевязку и напоить больного крепким отваром из мяса, как был вызван Альбертом на зеленую лужайку.

— Иди в монастырь, отец: я видел, что в тебе приехали гости, — сказал мальчик старику.

— Кто же это? — спросил монах.

— Кажется, сам архиепископ и многие другие. Я видел также и женщин.

— Иди туда скорее, Хрисанф, — сказала Рингильда. — Я думаю, что и герцогиня приехала также в монастырь с архиепископом.

Рингильда побледнела от страха, и дурное предчувствие томило ее сердце.

Отец Хрисанф, в качестве старшого инфирмера, которому был поручен уход за больным, должен был спешить им навстречу, потому сейчас же направился в путь. Ему нужно было пройти полмили до своего монастыря по большой зеленой поляне. Альберт и Рингильда скоро потеряли его из виду.

Рингильда страдала. Она предчувствовала, что раненого, который сделался ее светом, ее сокровищем, единственною отрадою ее жизни, увезут отсюда эти злые люди. Она никогда больше его не увидит.

Желание увидеть его еще раз так сильно овладело ее сердцем, что она, не помня себя, вбежала в палатку, чтобы еще один раз взглянуть на эти дорогие, любимые ею черты. Альберт, стоявший в углу палатки, при ее входе, приложил палец ко рту и, указывая на больного, сказал Рингильде шепотом:

— Он спит.

Рингильда остановилась в палатке и не спускала глаз с больного.

«Милый, родной, ты не знаешь, как я люблю тебя», — думала молодая девушка.

Она стояла, как статуя, рядом со своим братом, боясь пошевельнуться, боясь даже дышать, чтобы не разбудить его; но она ни за что не хотела выйти из палатки, пока не услышит зловещего стука повозки, приближающейся с ее врагами к счастливому убежищу этих трех людей, которых соединяла любовь и тесная дружба и которым теперь грозила неминуемая разлука.

Придя в монастырь, отец Хрисанф узнал, что все приехавшие гости сидят в зале у настоятеля монастыря. Он вошел в свою келью, чтобы сменить свое платье и наедине дать себе отчет о том, что он скажет архиепископу о состоянии здоровья больного.

В монастыре, в зале игумена Уффо, который был в отсутствии и не за долго до прибытия гостей уехал с миссией в Рим к папе Григорию IX, гости сидели одни без хозяина. Это были герцогиня фон Люнебург, архиепископ Андреас, канонисса Кунигунда и молодая графиня Галланд. На столе перед ними стоял серебряный сосуд, наполненный венгерским вином, и серебряные кубки и чарки. На блюде были поданы бисквиты и марципаны.

Архиепископ, шестидесятипятилетний старик, не утративший еще прежних следов своей красоты, сидел рядом с герцогиней и любовался ею.

— Как вы могли допустить, ваше высокопреосвященство, чтобы вельможа, равный герцогам Рюгена с королевскими привилегиями, спасший жизнь нашего монарха, находился больной в какой-нибудь избушке, брошенный на руки каких-то крестьян? — промолвила герцогиня.

— Вы ошибаетесь, высокочтимая герцогиня. Нашего больного лечить один монах из братии этого монастыря. Мне кажется, что и вы его хорошо знаете. Это отец Хрисанф. Я на себе испробовал его искусство врачевания, а потому и доверил ему раненого.

В это время в зал вошел отец Хрисанф, и, низко поклонясь архиепископу, остановился посреди комнаты.

Архиепископ спросил его о здоровии больного.

Отец Хрисанф ему отвечал, что здоровье больного восстановляется.

— Можно ли его теперь перенести в монастырь? — спросил архиепископ.

— Это вполне возможно, ответил монах, — хотя я нахожу, что и там ему хорошо. Он не лежит в душной избе, а в шатре на свежем воздухе.

— Но теперь скоро наступит осень, и пойдут дожди. Я приказываю тебе сегодня же перенести его в монастырь. Я хочу его видеть и самому убедиться в состоянии его здоровья.

— Теперь я с вами примирилась, — сказала архиепископу герцогиня и протянула ему руку. — Мой брат, герцог Оттон фон Люнебург, просил меня не забывать его друга dominus Эйларда и лечить его, если он будет ранен.

— А знаете ли вы, где ваш брат герцог фон Люнебург?

— Не знаю, — ответила ему герцогиня. — Говорят, что он пропал без вести, но я надеюсь на меч моего отважного брата. Он не может быть в плену, а, наверное, уехал в Киль с королем.

На это архиепископ ей ничего не ответил, не желая потревожить ее покоя. Он знал, что герцог фон Люнебург был взят в плен, но не желал быть тем человеком, который первый оповестил бы об этом герцогиню, потому и не сообщил ей этого.

— Хрисанф, собери всю братию! Возьмите с собой носилки и доставьте раненого в монастырь, я сам хочу его видеть, чтобы донести королю о состоянии его здоровья.

— Я пойду в раненому, чтобы предупредить его, что сейчас же придут за ним монахи из монастыря.

С этими словами отец Хрисанф вышел на зеленую поляну и скорыми шагами направился к шатру, в котором лежал раненый.

Рингильда и Альберт с нетерпением ожидали отца Хрисанфа и когда он подошел ближе к ним, то оба в один голос спросили монаха:

— Что нового?

— Все новое, — сказал он им. — Архиепископ приказал нести больного в монастырь. Сейчас придут сюда монахи и унесут его отсюда.

Рингильда побледнела, как полотно, и ноги у нее подкосились; сердце сильно билось в груди ее.

Альберт первый вошел в палатку больного, который лежал с открытыми глазами и смотрел на входящих к нему отца Хрисанфа и Рингильду.

«Мой сон, мое видение», — думал рыцарь, и обратясь к Альберту, который стоял у его постели, он спросил его:

— Кто эта молодая девушка?

— Моя сестра Рингильда, — ответил ему молодой человек.

— Твоя сестра! — воскликнул с удивлением рыцарь.

В это время Хрисанф подошел в постели больного и сказал ему, что архиепископ приказал нести его в монастырь.

— Никто, кроме короля, не имеет права давать мне каких-либо приказание. Мне здесь так хорошо, вы с такою любовью ходили за мною, что я теперь разлуку с вами считал бы большим горем. Я отсюда не уйду, если вам не надоел!

Так говорил он, нежно глядя в глаза Рингильде, лицо которой так и просияло от радости. Она улыбнулась ему.

«Теперь мы всесильны», — думала молодая девушка и больше не боялась ни архиепископа, ни герцогини.

— Иди, Хрисанф, — продолжал больной, — и скажи архиепископу, что мне и здесь хорошо, что тут свежий воздух, аромат полей и лесов, что моя молодая сестра милосердия будет приносить мне большие букеты полевых цветов и вместе с ней мы будем выбирать те цветы или травы, которые необходимы для моего исцеления. Не правда ли, Рингильда? — обратился он к молодой девушке, протянув ей руку и притягивая ее к своей постели. — Ты это все с любовью сделаешь для меня. Неужели такое сокровище я должен променять на серые монастырские стены и в довершение всего лишиться ухода за мною любящих меня людей? Нет, этого не будет! Пусть архиепископ успокоится. Скажи ему, что я вскоре сам приеду в Ольдеслое благодарить его за его внимание. Скажи ему еще, что я никогда так не чувствовал себя бодрым и счастливым, а это явный признак моего возрождения к жизни!