Маргарет Барнс - Изабелла Прекрасная

— Я слышала, как закрывались ворота, а он очень пунктуален, — успокаивала ее одна из дам.

Это было так. Можно чувствовать себя в безопасности с таким коннетаблем. Через несколько секунд он уже кланялся королеве-матери и передавал ей связку огромных железных ключей. Он, как всегда, был в латах. Он подал ей ключи от башенки над воротами, от внутренних ворот и маленький ключ от тыльных ворот. Наверно, никогда прежде он не помышлял, что ему придется передавать драгоценные ключи женщине, и Изабелла старалась не замечать его иронической улыбки. Она понимала, как странно, если не сказать более, ведет себя. Она чувствовала себя униженной и неуверенной после того дня, как толпа в Лондоне с такой ненавистью оскорбляла ее…

Как только коннетабль откланялся, она быстро пересекла опочивальню, приблизилась к кровати и спрятала ключи под подушку. Изабелла плотнее задернула занавеси на окнах, и пока она не легла, ни под каким предлогом не разрешала дамам удалиться. Она слышала, как Мортимер смеялся и разговаривал с друзьями в Зале. Изабелла не находила себе места, велела пажу открыть дверь, а затем присоединилась к ним. Ей так хотелось отвлечься от своих мрачных мыслей!

Мортимер и епископ Линкольна сидели у очага, а сэр Джон Деверилл, приехавший из Корфа, чтобы присутствовать на заседании Парламента, рассказывал им, как он сам и его домочадцы сидели за ужином с восковой фигурой покойного Эдуарда, чтобы обвести вокруг пальца Эдмунда Кента. Очень странно для служителя церкви, но епископ Линкольна от души наслаждался историей. Это было видно по тому, как свет свечей, отражаясь на его драгоценном кресте, разбрасывал искорки в разные стороны, когда крест колебался на его груди от смеха. Еще два приверженца Мортимера — сэр Джон Невилль и сэр Хьюго Тарпинтон — сидели у стола в противоположном углу Залы и играли в шахматы. Дракон, как обычно, охранял внешнюю дверь. Деверилл, который, стоя, рассказывал эту историю, замолчал при виде королевы.

Мортимер встал и предложил ей свое кресло.

— Его Величество и милорд Монтегю наслаждаются охотой, — заметил он, смутившись оттого, что Эдмунд был кузеном и сводным братом ее покойного супруга, и он резко поменял тему разговора.

Чтобы скрыть свое смущение, он подошел к окну, открыл створку и выглянул наружу:

— Хотя ночь темная и нет звезд, но сейчас не морозит, и мне кажется, что для гончих это в самый раз, — заметил он, отвернув от окна гладкую темноволосую голову.

Он собирался закрыть створку, но Изабелла жестом остановила его.

— На меня словно давит эта Зала, — молвила она и засмеялась, как бы желая объяснить свой каприз.

— Ее Высочество ненавидит этот замок, — заметил Мортимер. Он увидел, как епископ отодвинулся от струи холодного воздуха поближе к огню.

— Что по мне, — добавил он, осушив до дна кубок и вновь наполняя его, — так здесь налажена охрана, как и в Лэдлоу и Реглаке, да и в любой другой из моих укрепленных крепостей.

Он всегда начинал хвастаться, когда выпивал доброго вина, но епископ Линкольна, будучи весьма тактичным человеком, промолчал.

— Как прекрасно выглядит наш молодой король, мадам! Он стал таким взрослым, и у него появились выдержка и терпимость, если мне позволительно высказаться, — заметил он, вежливо обращаясь к королеве.

— Похоже, ему на пользу брак и то, что он стал отцом, милорд, — согласилась Изабелла.

Она ласково улыбнулась епископу.

— Мне кажется, что он стал гораздо проще воспринимать жизнь. Вы не слышали, как он рассказывал вчера, за ужином, какой прекрасный турнир устроили в честь его супруги Филиппы и нашего маленького наследного принца?

— К сожалению, меня еще не было здесь, мадам. Где состоялся турнир?

— В Чипсайде. Улицы были выложены соломой, начиная с Вуд-стрит до Квин-стрит, чтобы лошади не оскальзывались. Была построена башня, где сидели королева Филиппа и ее придворные дамы. С каждой стороны сражались по тринадцать человек.

— Несчастливое число, надо думать. Ведь все скамьи в башне провалились, — высказался Дракон, который проезжал через Лондон в то время по пути из Корфа.

— Провалились? Король ничего не говорил нам про это! — воскликнул Мортимер.

Коннетабль Корфа обожал драматические ситуации и с удовольствием стал дополнять упущенные Драконом подробности.

— Происшествие совершенно затмило успехи состязавшихся. Представьте, весь Чипсайд был в ярких флагах и щитах с геральдическими знаками. Сквайры подняли пики и опустили забрала. Молодую королеву провели к украшенному цветами и расположенному прямо над ареной месту Королевы Красоты. Вокруг нее сидели ее дамы и гости. Церемониймейстер поднял жезл, и королевские герольды протрубили в фанфары, когда внезапно серебряный звук их труб был заглушен ужасным шумом и треском дерева, страшными криками женщин. Почти весь помост, на котором были расположены места для королевы и гостей, разломился, и люди попадали в разные стороны среди обломков.

— Королева не пострадала? — торопливо спросила Изабелла.

— По счастью, никто не пострадал, мадам, хотя многие сильно испугались. Все, кто был там, ринулись, чтобы помочь королеве. Она была белая как ее головной убор, но Ее Величество быстро поднялась и попыталась все обратить в шутку. Но милорд король был вне себя от ярости. Он велел церемониймейстеру приостановить состязания на день и в порыве королевского гнева приказал тут же повесить несчастного плотника, построившего помост.

— Милостивый Бог! Даже король не мог сделать это! — не смогла сдержаться Изабелла.

— Да уж, сказался неуправляемый темперамент Плантагенетов, — ехидно заметил Мортимер.

Он прекрасно понимал, что такая самовластная расправа должна сильно раздражать лондонцев.

— Неудивительно, что он не рассказал про эту часть его роскошного увеселения.

— Но беднягу не повесили, — поспешил добавить Деверилл. — Наша фламандская королева упала на колени прямо на булыжники Чипсайда в присутствии всех собравшихся и умоляла не отнимать жизнь у несчастного. Что мог сделать король Эдуард? Только простить его!

— Этот шаг сделает ее весьма популярной среди народа, — заметил епископ Линкольна.

Изабелла с ее живым воображением сразу представила себе эту сцену. Она и сама всегда умела извлечь выгоду из драматических ситуаций. Внезапно ее пронзила острая ревность к молодой женщине.

— Теперь она всегда будет пользоваться их любовью и заступничеством, — сказала она. — Но мне кажется, что у нее не хватило бы ума сделать это только с подобной целью!

— Просто это ее естественное чувство доброты! — пробормотал епископ.

— И по доброте она настаивает кормить самой сына грудью, как делают простые крестьянки? — спросила Изабелла. — Почему-то мужчины всегда полагают, что в этом проявляется прекрасный характер. Боюсь, если она плодовита, бедная Филиппа вскоре испортит себе фигуру. Но пока еще все модные художники отталкивают друг друга локтями, чтобы изобразить ее в виде мадонны на двухстворчатом складне алтаря.