Ольга Михайлова - Ступени любви

— «Quando canta il merlo, siamo fuori dall'inverno!» [1] «Если дрозды запели, зиме пришёл конец» (ит.) — белокурый певец легко взял верхнюю ноту, вызвав нескрываемое восхищение на лицах горожан. Юные девицы восторженно зааплодировали, глядя на блондина с кокетливыми улыбками. Он поклонился им с игривой грацией. «Да, голосом тебя Господь не обидел», покачивая головой, бросил певцу проходящий мимо ремесленник, погонявший осла, обвешенного корзинами. Блондин снова поклонился, теперь — вежливо и обходительно.

В городке Сан-Лоренцо традиция праздновать приход весны, — «cantimaggio», была незыблема веками. В первую неделю по Пасхе группа певчих ходила по домам, поздравляя жителей с приходом тепла, получая взамен пышки и яйца, которые горожане спускали в корзинках на верёвке из окон, выходящих на узкие переулки. Праздник знаменовало и открытие торгового сезона: с начала мая до конца октября торгаши заполняли площадь, расставляя для чревоугодников множество коварных капканов и хитрых ловушек. Главную угрозу для праздных зевак представлял ароматный сыр трёх дюжин сортов, кроме того, на рядах торговали гусятиной — от пряных паштетов до тушёнки с чесноком и трюфелями. Огородники и мелкие земледельцы продавали пучки овощей и корзины фруктов, всюду зеленели связки шпината, щавеля, пучки артишоков, груды бобов и гороха, капли росы играли на пёстрых стебельках сельдерея. Между рядами мелькали повозки, груженные плетёнками, набитыми рыбой. Под навесами стояли продавцы битой птицы, а неподалёку с подвод выгружали бледно-розовые телячьи и разрубленные пополам свиные туши.

Сами торговцы, опытным взглядом выискивая в толпе возможных покупателей, громко расхваливали товар, не забывая обсуждать последние городские сплетни. Здесь не было запретных тем и не критикуемых лиц, «священных коров», но хозяин города, молодой граф Феличиано Чентурионе, на сей раз удостоился похвалы.

— Что ни говорите, а это разумно! — авторитетно подняв указательный перст, заявил толстый торговец с садком свежевыловленной форели. — Нельзя пускать сюда ни генуэзцев, ни венецианцев. Не установи граф монополию на рыбную торговлю, мы бы уже по миру пошли.

Многие кивнули, но с торговцем не согласился один из стоявших у прилавка покупателей, по виду совсем не пополанского сословья, толстенький и коротконогий, с гладкой, сияющей на солнце лысиной.

— Чентурионе — тиран! Правит как король! Посадил своих людей в Совет Девяти, выдавил оттуда и Тодерини, и Реканелли! Разве это справедливо? А ведь мы — свободный город!

Это обвинение ничуть не смутило торгаша. На его сытом лице мелькнуло почти нетаимое пренебрежение.

— Нам-то что до того, какая клика у власти? Но этот хоть о городе думает, а Реканелли? Когда они тут заправляли, даже нищих обложили налогом! Народ покупал на последние гроши фунт мяса и пробавлялся им неделю.

— Подобные вам никогда не знают ничего, кроме интересов своего брюха! — зло бросил случайный собеседник продавца и с высокомерным видом отошёл от прилавка, так ничего и не купив.

Теперь заговорил второй покупатель, тот самый, что до того распевал канцоны о приходе весны и дроздах, смуглый блондин лет тридцати, судя по потрёпанной мантии на плечах — школяр-переросток, судя по физиономии — нахал и кривляка, однако по росту и ширине плеч — вроде бы воин. Он проводил отошедшего магната насмешливым взглядом.

— Интересы своего брюха… Можно подумать, самого мессира Боско интересуют проблемы схоластической дидактики и богословские предикабилии, и он полагает, что Бог, будучи первопричиной всех вещей, вместе с тем является конечной целью их устремлений. Всё это для мессира Боско просто абракадабра. — Школяру надоело умничать, и он перешёл к прямым обвинениям. — Прихлебатель Тодерини, проворовался и потерял место в магистрате, так теперь по былым временам вздыхает.

Неожиданно тот, кого назвали мессиром Боско, вернулся. Он не расслышал последней реплики школяра, но вспомнил весомый аргумент, способный, по его мнению, ущучить нахального площадного торгаша-пустомелю.

— По крайней мере, ни Реканелли, ни Тодерини, — прошипел он, снова подходя к прилавку, — никто не обвиняет в колдовстве, а ваш Чентурионе явно давно спознался с дьяволом: двух жён угробил, лицо прячет, на люди не показывается, в замке за прошлый-то только год — двое похорон!

Увы, аргумент снова не подействовал. Торговец пожал плечами и заявил, что ни ведьм на мётлах, ни дьявола с хромым копытом он в замке не видел, а что люди умирают — на то воля Божья.

Надо сказать, что городок Сан-Лоренцо на берегу притока речушки Стироне на расстоянии тридцати болонских миль от Пьяченцы был уютным поселением, до Великой Чумы тысяча триста сорок восьмого года от рождества Христова насчитывавшим почти десять тысяч граждан. Увы, урон, нанесённый бедствием, ощущался и поныне. Но уменьшение числа горожан не сказалось, к вящему сожалению местного епископа Раймондо ди Романо, на их нравах, кои по-прежнему были необузданны, гневливы и дерзки.

Правда, последние годы надёжной препоной этим порокам была власть графа Амброджо из старого болонского рода Чентурионе, который твёрдо удерживал в своих руках бразды правления. Граф владел исполинским замком на севере города, в горном ущелье неподалёку от францисканского монастыря и церкви Санта-Мария-делле-Грацие. Крепость была заложена ещё при короле Алдуине, однако первое упоминание о ней любители древностей находили в рескриптах двенадцатого века, когда мимо замка проходила важная дорога из Пьяченцы в Парму. Замок всегда принадлежал семейству Чентурионе, и о его единственных владельцах говорил семейный герб с львиной головой над входными воротами. Замок со всех сторон был обнесён мощными стенами, увенчанными гибеллинскими зубцами в форме ласточкиного хвоста, и имел единственный вход с равелином, защищавшим входные ворота.

Наследником старого графа Амброджо был его тридцатилетний сын-первенец — Феличиано Чентурионе, имел граф Амброджо и младших детей — близнецов Челестино и Чечилию, коим уже исполнилось семнадцать.

О хозяевах замка в городишке, как водится, много болтали.