Джоан Вулф - Сделка

Так я рассуждала сама с собой, а потом перед глазами появилось лицо Сэйвила… его волосы с темно-золотым отливом… янтарные глаза… гибкое большое тело…

Потерял контроль, сказал он.

Никогда бы не подумала, что такой человек может потерять самообладание. А вот со мной это действительно произошло!..

«Ладно, ничего страшного, Гейл, — говорила я себе. — Не стоит особенно беспокоиться. Завтра ты уедешь домой со своим сыном и, возможно, никогда больше не увидишь Сэйвила…»

Хотя нет, увижу, мелькнула утешительная мысль, обязательно увижу — ведь здесь остается Мария. И потом, вообще… завершение сделки… денежные дела…

Я ворочалась с боку на бок и думала то о графе, то о Никки.

Так прошла ночь.

Примерно в пять утра начался дождь. Я слышала, как его капли стучат в оконные стекла, а когда в восемь часов пришла горничная и раздвинула шторы, за окном был серый, туманный день.

Мы вместе с Никки спустились к завтраку. Сэйвил уже сидел за столом, пил кофе и просматривал утреннюю газету.

Он вежливо улыбнулся и раскланялся, когда мы вошли. Зеркало подсказало мне сегодня, что мое лицо носит явные следы бессонной ночи, но сколько ни всматривалась украдкой, я не заметила тех же признаков на лице графа. Это, не скрою, вызвало у меня легкое раздражение.

— Какой пасмурный день, — сказала я, положив себе на тарелку крутое яйцо и булочку.

Села я как можно дальше от хозяина дома.

— Да, — согласился Сэйвил, — поэтому я велел приготовить для вас с Никки фаэтон, а не открытую коляску, как вчера.

Никки, набрав полную тарелку еды, уже уселся рядом с графом.

— Вы поедете с нами, сэр? — спросил он.

В его кристально чистых глазах явно светилась надежда.

Сэйвил аккуратно сложил газету и отодвинул ее от себя.

— К сожалению, нет, — ответил он ласково. — Сегодня мне предстоит поездка в Лондон.

— Значит, приедете, когда приведете обратно Марию, да? — после некоторого раздумья догадался мой сын.

— Возможно, — ответил Сэйвил, но я понимала, что больше он не приедет.

Граф повернулся ко мне и заговорил деловым тоном:

— Мой помощник Холл подержит здесь вашу лошадь, пока не убедится, что она жеребая. А затем вернем ее вам. Не тревожьтесь, все будет в порядке.

— Спасибо, милорд, — сказала я.

Он молча кивнул.

Сэйвил сидел через два стула от меня, но я понимала — между нами сотни миль.

Не нужно было обладать особой проницательностью, чтобы понять, что граф сожалеет о произошедшем вчера вечером.

Может, опасается, что я стану надоедать ему? Навязываться? Решу, что имею на это право?

Тогда он очень заблуждается…

— Поторапливайся, милый, — сказала я Никки. — У его сиятельства много дел, и нам тоже надо пораньше быть дома.

Мой послушный сын тотчас отложил вилку и сказал:

— Я готов, мама.

Я испытала некоторые угрызения совести, когда увидела, сколько он оставляет на тарелке, но не изменила решения: уехать, скорее уехать!

— Как видите, мы готовы, милорд, — сообщила я Сэйвилу, поднимаясь из-за стола.

Я заметила, как он на мгновение стиснул зубы, на скулах заходили желваки. Но только на мгновение.

— Фаэтон сейчас будет, миссис Сандерс.

— Прекрасно. Через четверть часа мы спустимся в холл, милорд.

— Очень хорошо, мэм.

Поколебавшись, я протянула руку:

— Еще раз спасибо за гостеприимство и великодушие.

Он не сразу взял мою руку.

Как будто молния проскочила между нашими пальцами! Мы одновременно отдернули руки, словно боясь обжечься.

— Гейл… — проговорил Сэйвил совсем другим тоном, чем минуту назад.

Я уже отошла от него.

— Всего доброго, милорд.

Сжав не таящую опасности маленькую руку моего сына в своей, я вышла из комнаты.

Уже цвела сирень у нас в саду, когда я получила письмо от моего домохозяина — письмо, которое в корне меняло всю мою жизнь.

Уважаемая миссис Сандерс!

Сообщаю Вам, что только что продал принадлежащий мне дом некоему мистеру Уильяму Нортрэпу. Мистер Портрэп с семьей собирается вступить во владение как можно быстрее, а потому, естественно, договор аренды с Вами расторгается.

Буду весьма признателен, если Вы освободите дом не позднее 13 июня.

Всегда Ваш Джон Map.

Я смотрела на листок бумаги, который держала в руках, и не могла прийти в себя и собраться с мыслями. Что же это такое? Ведь тринадцатое число уже через месяц. Точнее, через двадцать восемь дней. Как, во имя всех святых, я смогу выполнить его требование в такой срок, если предстоит найти и оплатить новое жилье для четырех людей и семи животных?

Я немедленно разыскала копию договора аренды и после десяти минут тщательного изучения убедилась, что мистер Map действительно имеет законные основания поступить со мной подобным образом.

Стоя у окна своей комнаты и глядя на пышную красоту расцветшей сирени, я попыталась подумать, по возможности здраво, о свалившемся на меня бедствии.

Насколько я понимала, труднее всего придумать, что делать с лошадьми. Если на новом месте я собираюсь продолжить свое дело, то должна во что бы то ни стало их сохранить: двух меринов и двух пони — для обучения; кроме того, моего дорогого старого Ноя и Скуирта, любимого пони моего сына. Я уж не говорю о Марии.

О Марии я могу позаботиться незамедлительно: написать Сэйвилу и попросить, чтобы тот подержал ее у себя в Рейли, пока я найду для нее место. Тем более что она сейчас там, так пусть, с его позволения, побудет еще немного. Если это не очень затруднительно.

Остаются еще три лошади и три пони, не говоря уж о нас с Никки и стариках Макинтошах.

Наверное, будет чудом, если меньше чем за месяц мне удастся найти для нас всех подходящее жилье. Я не знаю даже, с чего начинать! Дом, в котором мы жили все эти годы, подыскал еще Томми, я тогда не вникала во все эти дела.

Разумеется, я тут же подумала о Сэме Уотсоне, потому что знала: если его попросить, он без разговоров возьмет всех моих лошадей в свою конюшню. Больше того, он примет в свой дом и всех нас — меня, Никки и Макинтошей.

Как раз на прошлой неделе он предложил мне выйти за него замуж. Я не сказала «да», но не сказала и «нет» — не повернулся язык.

Впрочем, не могу утверждать, что Сэм мне не нравился. Я испытывала к нему определенную симпатию. И что немаловажно — он нравился Никки. Я была уверена, Сэм сможет стать для мальчика неплохим отцом — вернее, отчимом — и хорошим другом.

Так говорила одна часть моего существа. Другая же не могла забыть янтарных глаз и тот поцелуй, что вознес меня на неведомые до этого вершины блаженства.

Если вам покажется, что я выражаюсь несколько книжно, то вспомните о количестве романов, которые я прочитала к этому времени…

Я тряхнула головой, отгоняя непрошеные видения, снова увидела перед собой лиловые гроздья сирени и окончательно утвердилась в решении написать графу Сэйвилу насчет Марии.