Николь Фосселер - Время дикой орхидеи

– У вас, у молодежи что, не осталось ни капли понятия о приличиях? – ревел Гордон Финдли. – Никакого представления о чести?

Картика испуганно прислушивалась к тому, что творилось в кабинете.

– Таким я туана еще не видела.

Я тоже. Георгина сглотнула.

Гневным – да, бывало, и разгоряченным, временами громким и шумным, но не в таком состоянии неукротимого пожара. Не такой уничтожающей мощи.

Ее взгляд наткнулся на взгляд Семпаки, которая вышла в холл вслед за Картикой.

– Я это предвидела, – беззвучно прошептала Семпака, почти скорбно и без малейшего следа довольства или злорадства. – Что ты только натворила.

Порыв ветра охватил дом и, казалось, сорвал его в сторону моря, и шум в кронах деревьев звучал так, будто волны лизали его фундамент в жажде присвоить Л’Эспуар и утянуть его на морское дно.

Час за часом Георгина выжидала на темной веранде.

Она сама не знала, чего ждет; может быть, ветер повернет или прилив с отливом поменяются местами. Она не знала, что ей еще делать.

Бессмысленно было и думать, чтобы сбежать; нигде на свете не было ей пристанища. Повсюду ее будет сопровождать позор, что она ждет ребенка от брака, который в глазах европейцев действительным не считается, ибо заключен не в церкви, а в море, с небом и рыбами в качестве единственных свидетелей, и нигде не закреплен письменно. С мужчиной, таким же не принадлежащим одному месту, как стихия воды, составляющая его жизнь.

С темнокожим мужчиной. Преступление, за которое не дождаться ей милости. Нигде.

Вечерний звон колокола Сент-Андруса давно отзвучал. На верхнем этаже у нее над головой тонкий звон серебра и фарфора подсказывал, что бои убирают со стола; ужина сегодня не будет. В остальном было тихо; зловещая, грозная тишина давила на душу. Отдаленный гром ворочался и рокотал робко, будто надвигающаяся гроза тоже боялась природного гнева Гордона Финдли.

– Мисс Нилам? – худенький силуэт боя Один возник неподалеку. – Тебя хочет видеть туан Финдли.

Грязно-желтым был конус света, который лампа отбрасывала на письменный стол, высосав все краски из лица Гордона Финдли и прочертив на нем глубокие борозды; он выглядел постаревшим на годы. В стороне, у окна, опершись на раму, стоял Пол Бигелоу, опустив голову и глядя в точку на полу. Даже в полутьме было видно, как горят его уши – как у школьника, получившего нагоняй.

В кабинете было душно. Тяжелая грозовая ночь усугублялась мужским потом, еще более едким из-за дыма, повисшего в воздухе; окурки сигар наполняли пепельницу. К дыму примешивались и острые алкогольные испарения, стеклянный графин рядом с двумя стаканами был почти пуст.

– Папа, – пискнула Георгина, как маленькая, и непроизвольно сделала книксен.

Как жаль, что она не переоделась, представ здесь в заношенной кебайе и пыльном саронге, да еще с грязными босыми ногами. Стояла как перед судом.

Гордон Финдли молчал; уперев ладони в разложенные по столу бумаги, как будто сдерживаясь, чтобы не вскочить, он смотрел прямо перед собой.

– Папа? – Она боролась со страхом.

Наконец он откашлялся.

– Мистер… Мистер Бигелоу сегодня открыл мне, как он злоупотребил моим доверием и моим гостеприимством.

Георгина вопросительно посмотрела на Пола Бигелоу – тот опустил голову еще ниже.

– Однако его решение объясниться начистоту в принципе делает ему честь. Но не умаляет ни наглости, с какой он провел меня, ни бесчестности его преступления. – Густые прямые брови сомкнулись над переносицей. – Что касается твоей доли в этом, то я далеко не уверен, что за все в ответе один мистер Бигелоу. Или я действительно настолько обманывался в собственной плоти и крови. Я с трудом могу представить себе, чтобы твоя бесценная тетя воспитала тебя в такой… распущенности.

– Нет, папа, – хрипло прошептала Георгина. – Все не так. Я никогда…

Он с размаху стукнул ладонью о стол.

– Не лги мне! Или ты будешь отрицать, что носишь ребенка?

– Нет, – выдохнула она почти беззвучно.

– В моем доме, – прошелестел он, и это прозвучало как рык хищника. – Прямо у меня под носом. Да как вы могли!

– Папа, я…

– Молчать! – Его глаза метали синие молнии, а указательный палец вскинулся в жесте угрозы. – Я не хочу слышать ни слова! Не буду тебе говорить, насколько я разочарован тобой. – Он резко выдохнул носом. – Еще хорошо, что мистер Бигелоу уверил меня в честности своих намерений. Если не считать этого тяжкого греха, он всегда вел себя безупречно. Он способный коммерсант и станет хорошим преемником для фирмы.

Казалось, через весь кабинет были вдоль и поперек растянуты силки и ловушки, которые эти двое мужчин расставили здесь за предыдущие часы. И не успела Георгина найти дырку, чтобы выскользнуть, как Гордон Финдли затянул сеть.

– Пусть люди говорят что угодно. Вы поженитесь как можно скорее.

Дай мне время. Дай мне хоть чуточку времени.

Она сглотнула; нет, она не могла терять более ни секунды.

– Нет! – Отчаянная попытка все-таки разорвать эту сеть. – Нет, папа, прошу тебя!

– Никаких возражений! – То была буря, несущаяся ей навстречу, против которой она не могла устоять на ногах. – Ты еще несовершеннолетняя и сделаешь так, как скажу я!

Ослепнув от слез, Георгина переводила взгляд с отца на Пола Бигелоу, и ни тот ни другой не смотрел ей в глаза.

– Прямо на завтра назначим оглашение.

Западня захлопнулась.

Рахарио вытянул лодку на берег, перебежал полосу песка и быстрым шагом пересек улицу Джалан Пантай. Он нетерпеливо напрягал мускулы; слишком давно он не видел Нилам. Больше он не хотел потратить на ожидание ни единого удара сердца.

Встречные ветры, превратившись у острова Флорес в ревущий шторм, задержали его в пути, но все же принесли ему удачу завязать бизнес с рыбаками – чтобы с опозданием на недели, но зато тяжело груженный перламутром, черепаховым панцирем, жемчугом и золотым песком, он привел свой корабль сначала в Малакку, а потом в Сингапур; корабль, который теперь налегке покачивался на волнах у побережья.

Уже завтра он мог начать строить свой дом, а послезавтра – заказать для себя больший корабль. Сегодня же он мог с высоко поднятой головой предстать перед отцом Нилам, ибо вернулся в Сингапур богатым человеком.

Он проскользнул сквозь пролом в стене и крался в ее тени, пока не нырнул в заросли из ветвей, листьев, травы и кустов, а потом в зеленоватый свет комнаты.

– Нилам? – шепотом позвал он, в который раз ощупывая в кармане тяжесть.

Браслет из темного золота, украшенный узором из волнистых линий и рыб. Свадебное кольцо оранг-лаут, которое он получил от своей матери в ответ на обещание в скором времени познакомить семью со своей невестой.