Николь Фосселер - Время дикой орхидеи

Георгина промолчала, но еще крепче прижалась к нему, щекой в его щетину, отросшую настолько, что она перестала быть колючей.

Он осторожно отстранил ее, взял за подбородок и заглянул ей в глаза таким взглядом, от которого она попыталась уклониться.

Удивление расползалось по его лицу:

– Да ты и правда за меня боялась.

Она подалась вперед и поцеловала его в губы. Начала их неторопливо обласкивать поцелуем, который становился все настойчивее, требовательнее.

Пол задохнулся, когда она резко отделилась от него, стягивая через голову кебайю и рубашку, которую носила под ней, стянула с бедер саронг.

– Георгина…

Она прижалась к нему, голая, и замкнула ему губы жаркими поцелуями. Ее руки гладили его бедра, увлекли его за собой на простыни, и кожа его пахла дождем, который лил за окном.

Лампа перед тем, как окончательно погаснуть, отбросила несколько мерцающих вспышек на кровать.

Пол разглядывал Георгину, которая спала рядом, прижавшись виском к его руке, согнутой в локте, и подтянув колени. Взгляд его обрисовывал контуры ее лица и густые опахала ее ресниц. Изгиб ее шеи и округлости ее плеч. Ее груди, такие мягкие под его ладонями, ее нежно округленные бедра, ее пополневшие ноги.

Капельки пота на ее коже как роса, она походила на только что распустившийся, невиданный цветок. Сейчас. После этого.

– Да ты и впрямь тигрица, – прошептал он, и горло его сжалось.

Он был пьян – все еще – от той страсти, с какой она захватила его как тропический шторм. Он казался себе потерпевшим кораблекрушение, который однажды отведал соленой морской воды и теперь жаждал ее все больше.

Он хотел бы, чтобы время остановилось, чтобы не знать, какой мучительной станет жажда наутро.

Бурными были для Сингапура эти десять лет.

Шестьдесят тысяч человек, как считалось, жили и работали менее чем на трехстах квадратных милях большого острова, а то и больше. Ежедневно прибывали все новые, прежде всего из Китая, где Тайпинскому восстанию не было видно конца, тогда как на горизонте уже брезжила новая война против Великобритании вокруг опиумного вопроса. Неприятные арестанты из Гонконга, которых сплавляли в Сингапур, и такие, которых милосердно забирали из нидерландских колоний в Восточной Индии. Зинке, взятые китайцами под крыло, растворились в преобладающих количествах своих земляков.

И каждый из них мечтал о лучшей жизни на этом острове, где деньги, казалось, валяются под ногами. А то, может, и стать богатым и могущественным тауке, многие из которых были богаче – и, как говорили некоторые, могущественнее, – чем самые состоятельные из европейских коммерсантов.

Также малайцы, индийцы, армяне, евреи, арабы хотели своей доли в богатстве города или хотя бы хорошо жить, воспользовавшись возможностями, которые давал Сингапур. Люди, чей цвет кожи, форма и расцветка глаз выдавали в них евразийцев, намывало отовсюду туда, где европейская и азиатская кровь уже смешались.

Множество людей, которые искали и находили работу, основывали предприятия, открывали лавки или нанимались уличными торговцами, приобретали или арендовали кусочек земли, чтобы разводить овощи и держать скот. Люди, которым требовались одежда, еда и крыша над головой и которые на деньги, оставшиеся после всего этого, позволяли себе то, что город мог им предложить.

Цифры говорили сами за себя. Число кораблей, прибывающих в порт за год, впервые перешагнуло полмиллиона. В апреле 1855 года почта насчитала почти тридцать две тысячи отправлений. К этому времени Сингапур мог похвастаться тройкой респектабельных отелей, двумя французскими разъездными зубными врачами, которые на время своего пребывания в Сингапуре посещали больных на дому, и сразу несколькими частно практикующими врачами для европейского населения. Англоязычная « Сингапур фри пресс» выходила еженедельно, « Стрейтс таймс» – два раза в неделю, потом ежедневно, и вскоре должна была добавиться еще одна ежедневная газета. Новый договор облегчил торговлю между Великобританией и Сиамским королевством и поспособствовал дальнейшему взлету бизнеса. По некоторым оценкам торговля каждый год подрастала на миллион фунтов стерлингов.

Однако, хотя в Калькутте благожелательно смотрели на такое развитие, Сингапур уже больше двадцати лет был столицей Проливных Поселений в Малаккском проливе, деньги на расширение, содержание и управление Сингапура текли уже скупее; предпочитали инвестировать на месте, на индийском субконтиненте. Исходящая то и дело от правительства в Бенгалии негодующая инициатива, чтоб городская касса Сингапура пополнялась повышением налога на торговлю и таможенного сбора, натыкалась на ожесточенное сопротивление. Она противоречила этике преимущественно шотландских торговцев, что каждый – кузнец своего счастья. Жизнь в Сингапуре была свободной, свободной должна оставаться и торговля. Без контроля со стороны правительства, без вмешательства органов. Ибо только свободная торговля была доходной, особенно в этом углу мира, где конкурировали сразу несколько портов.

Налогами облагались лишь вино, алкоголь и опиум, потребителей которого на острове с тяжело работающими кули было много, продажа незастроенной земли и сдача внаем жилья, источниками денег были пошлины, денежные штрафы и почтовый сбор. Полагались на традиционные шотландские добродетели экономности и прилежания, а если что случалось, то, скрипя зубами, платили из своего кармана на то, в чем город срочно нуждался, в надежде, что эта инвестиция скоро окупится в торговле.

Между тем воздвигли маяк – Хорсбург Лайтхаус – на выбеленной птичьим пометом гранитной скале на востоке острова, всего в нескольких милях от побережья Джохора; там, где воды пролива Сингапур сливаются с водами Южно-Китайского моря. А вскоре после этого и второй – на самой южной скале побережья острова, названный в честь основателя города Раффлз Лайтхаус.

Третий мост через реку Сингапур был запланирован на уровне почтамта, чтобы сократить объезд через мост Томсона или лодочную переправу. Деревянный, для пешеходов и с проезжей частью шириной в шестьдесят футов, однако заложенные на строительство десять тысяч долларов показались слишком высокой ценой, и ограничились пешеходным мостом, за пользование которым взималась плата в четверть цента, а через реку Рохор вскоре перекинулся кирпичный мост Виктория. После того как прежняя Ассамблея обветшала, был заложен первый камень нового Таун-Холла, финансируемого коммерсантами города. Из их же кошелька, подкрепленного добавкой из Калькутты, происходили деньги, на которые был восстановлен Сент-Андрус, который стал красивее и больше.