Синтия Хэррод-Иглз - Флёр

— На любых ваших условиях. Я не возражаю, — так же ровно ответил Карев. Он, по-видимому, хотел еще что-то добавить, но передумал и не сказал больше ни слова и, не удостоив ни одного из присутствующих своим взглядом, повернулся и вышел из комнаты.

Наконец Флер могла сдвинуться с места. Ноги у нее дрожали. Сделав шаг до ближайшего стула, она, обессиленная, устало опустилась на него.

Петр повернулся к Полоцкому.

— Для чего вы все это устроили, скажите на милость? — Он весь позеленел от злости. Роза сидела молча, избегая взглядов и стараясь смотреть в одну точку впереди себя.

Полоцкий, озираясь, нервно облизал губы и провел рукой по лбу.

— Уф, — наконец выдохнул он. — Об этом нужно было сказать. Его нужно было остановить. — Никто на него не смотрел. Он стал парией, и его присутствие тяготило всех. Они хотели, чтобы он поскорее ушел. Он повернулся к Флер: — Должен сказать вам, что мы с Софи не имеем ничего против вас, сударыня, и испытываем точно такие же нежные чувства, как и прежде. Вам пришлось нелегко, может быть даже хуже всех, но в этом не ваша вина. И если вам захочется уехать отсюда, если у вас нет пристанища, то мы с радостью примем вас в нашем доме, где вы сможете жить столько, сколько захотите.

Флер не могла найти ответных слов. Он попытался ей улыбнуться, но улыбка у него вышла кривой, мускулы на лице отказались ему повиноваться. Несмотря на свой праведный гнев, он тоже казался глубоко потрясенным этой сценой.

— Мы потеряли свою дочь, но, надеюсь, не навсегда. Но в наших сердцах осталось место и для вас, что бы ни случилось. Наш дом будет вашим домом. Подумайте об этом.

Флер опустила глаза. Полоцкий, еще раз оглядевшись вокруг, вздохнул.

— Ладно, — сказал он. — Я, наверное, пойду. Мне очень жаль, что все так получилось.

Никто либо не хотел, либо не мог в данную минуту говорить, даже попрощаться с ним, и в конце концов он был вынужден уйти в гробовой тишине. Они слышали, как он что-то сказал в коридоре, и звуки его шагов по крыльцу постепенно замерли.

— Я пытался остановить его, — наконец вымолвил Петр. — Я заехал к ним — кто-то же должен был это сделать! — а мадам мне сообщила, куда он поехал и зачем. Просто не повезло — стоило мне приехать на полчаса раньше, я бы застал его дома. Какое чудовищное невезение!

— Ты бы его не остановил, — заметила Роза. У нее был такой спокойный, уравновешенный голос, что Флер удивленно посмотрела на нее. — Он хотел кого-нибудь обидеть, чтобы отомстить за свою душевную боль. Но Сережа прав, он заблуждается во всех своих предположениях. К тому же, купец смотрит на вещи с купеческой точки зрения, другого ему не дано.

— Но как быть с Сергеем? — спросила Флер, еле сдерживая свой гнев, потому что Роза и Петр оказались такими равнодушными к его терзаниям. — Неужели никто не сходит за ним? Он, должно быть… — Она осеклась, не находя нужного слова.

— Вряд ли он нуждается сейчас в ком-нибудь из нас, — проговорила Роза.

— Пусть немного побудет наедине с собой, — сказал Петр. — Мне кажется, он великолепно справился с ситуацией, хотя все равно он будет смущен.

— Смущен?

— А как же иначе? — удивилась Роза.

Флер, вскочив со стула, бросилась из гостиной.

Она долго бродила по дому, стараясь отыскать его, но все было напрасно. Наконец она обратилась к слуге. Как выяснилось, он знал, где в данную минуту находится граф. Боже, как же она не догадалась! Когда Флер преодолела половину лестницы, ведущей на Черную башню, она пожалела, что не надела пальто, — через бойницы врывался ледяной ветер. Оказавшись наконец в комнате графини, она удивилась, как там было тепло, здесь были застекленные окна, и проникавшее через них зимнее солнце немного прогревало воздух.

Он стоял у окна. Флер замерла на пороге, чувствуя, что сейчас, когда увидела его, она не сможет ни думать, ни говорить. Ей трудно было представить себе, какие чувства овладевали им — был ли он зол, страдал ли, негодовал, или просто пребывал в шоке. Да и что могла она сказать ему в утешение? Может, лучше было бы вообще не приходить, но ей была невыносима сама мысль о том, что никто не захотел протянуть ему руку, оказать поддержку.

Не поворачиваясь к ней, граф сказал:

— Знаете, она умерла, глядя вот на этот пейзаж, старая графиня, во всяком случае так гласит легенда. Она распорядилась подвинуть свою кровать вот к этому окну и попросила горничную помочь ей лечь на бок, чтобы она могла любоваться видом. Здесь нашли ее мертвую, с открытыми глазами.

Он чуть повернул к ней голову — нет, не для того, чтобы взглянуть на нее, а чтобы пригласить ее подойти поближе. Она подошла к нему и стала рядом, кутаясь в шаль. Он по-прежнему всматривался в раскинувшийся перед ним ландшафт.

— Удивительно, как много людей умирают с открытыми глазами. Можно подумать, что веки должны закрываться автоматически, правда? Это наводит меня на мысль, что смерть все же отличается от сна. — Граф посмотрел на нее. На лице у него было абсолютно спокойное выражение. — Мне приходилось ходить по полям сражений, и я заметил, как много мертвых выглядят так, словно они чем-то удивлены, словно смерть не оправдала их надежд. — Он отвернулся от окна. — Он ушел?

— Да.

— А Петя?

— Нет, он еще здесь.

— Ах, вон оно что. — Не сводя взгляда с нее, Карев прищурился, чтобы показаться ей настороженным, почти хитрым. — Ну, а что ты думаешь по поводу этой маленькой истерики? — Флер не могла ему ответить. Его наблюдательные глаза сверлили ее. — Послушай, ведь ты несомненно о чем-то думала, размышляла? В противном случае, почему ты здесь?

— Я пришла сюда, чтобы посмотреть, в каком ты состоянии, — ответила она, слегка уязвленная его вопросом. — Я думала, что ты, может… расстроен.

— В самом деле? — Казалось, он обдумывал ее ответ. Потом, фыркнув, сказал: — Расстроен! Ты выбрала верное слово. Расстроен! — Он положил руку на ее плечо. — Благодарю тебя, мой дорогой друг. Благодарю тебя за беспокойство, за то, что тебе хотелось узнать, расстроен ли я. Я не заслужил такого внимания с твоей стороны.

— Нет, заслужил! Ты был по отношению ко мне всегда так добр! — запротестовала Флер, и слезы тут же выступили у нее на глазах.

— Нет, не заслужил! — мягко возразил Карев. — Мне никогда не удавалось приносить счастья людям. Я сделал ее такой несчастной. — Обняв Флер за плечи одной рукой, он подвел ее к портрету своей первой жены. Он стоял перед ним, задумчиво его разглядывая.

— Знаешь, то, что сказал он, — это правда. Меня действительно ранило, и я скрывал это ранение. Я не могу иметь детей — это тоже правда. Я принес столько несчастья Лизе. Мне кажется, любая женщина хочет иметь ребенка.

Флер показалось, что он задал вопрос, но она не знала, как на него ответить. Вместо ответа она сама задала ему вопрос: