Ньевес Идальго - Черный Ангел

Глава 1

Мадридский королевский суд. Январь 1667 года

Алехандро де Торрес шагал из стороны в сторону по маленькой каморке, в которой они ожидали

решения Трибунала. Скрестив руки за спиной, он угрюмо размышлял о последних событиях и не мог поверить, чтобы судьба была столь несправедлива.

В конце весны два его сына, Мигель и Диего, пополнили экипаж галеона “Кастилия”, который

вблизи Азорских островов храбро сражался против двух судов, идущих под английским флагом. В том сражении некоторые погибли, и в том числе дон Эстебан де Альбадалехо, очень уважаемый при дворе человек. Хотя новость о смерти Эстебана де Альбадалехо повергла всех в болезненную скорбь, она была всего лишь одной в череде новостей, которые время от времени достигали общества, поскольку испанские галеоны на пути к Карибским островам, где Испания продолжала удерживать свое владычество, и обратно, постоянно подвергались нападению со стороны французских, голландских и английских пиратов. Как правило, эти галеоны имели большую грузоподъемность и не были вооружены, из-за чего становились легкой добычей флибустьеров и корсаров, нападавших на них под стягами иных держав. Несмотря на то, что в последнее время Его Величество король Испании выделял немалые суммы на защиту испанских судов, галеон “Кастилия” плыл в гордом одиночестве. Само собой разумеется, что в семействе де Торресов новость о смерти дона Эстебана не выходила за рамки обычных скверных для Испании новостей, пока нашептываемые по углам лживые наветы не коснулись двух сыновей дона Алехандро, сидящих теперь на скамье подсудимых. Их обвиняли в измене за пособничество английским пиратам — дескать, они сообщили англичанам маршрут, которым следовал галеон “Кастилия”.

Алехандро де Торрес был влиятельным человеком. Он владел титулом герцога Собера и имел

обширные угодья и поместья на Саламанке, в Толедо и Севилье. Он был на дружеской ноге с юрисконсультами, министрами и даже кардиналами, но это не освободило его сыновей ни от обвинений, ни от суда, перед которым они предстали в качестве подсудимых. Не спасло это и его самого от бремени возвращения домой и утешения жены Марианны, непрестанно проливающей слезы.

И сейчас, после долгого месяца томительного ожидания, после встреч с многочисленными

людьми при поддержке брата Даниэля, после неутомимых поисков свидетелей, он, как и любой другой, должен был ждать вынесения приговора Королевского Суда.

Дон Алехандро тихо сопел, кипя от злости, садился и тут же снова вскакивал, цедя проклятия

сквозь крепко стиснутые зубы.

— Сядь, отец, — услышал Алехандро голос за своей спиной. — Этим ты ничего не добьешься, разве

что ковер до дыр протрешь.

Дон Алехандро обернулся и встретился глазами со старшим сыном. Отец внимательно посмотрел

на него, а потом — на младшего сына, Диего. Мигель и Диего были настолько разными характером, что, порой, даже не были похожи на братьев, разве что у них были неизменные фамильные черты, переходящие из поколения в поколение: аристократическое лицо, прямой нос и жесткий, волевой подбородок. Волосы Диего были каштанового цвета, как у Марианны, в то время как у Мигеля иссиня-черные. Глаза у младшего брата были карие, а у старшего изумрудно-зеленые, глубокие, как у его прабабушки родом из Шотландии. Эти глаза всегда привлекали к себе взгляды других людей. Диего был высок и худощав, Мигель же был на полголовы ниже брата, но из-за свои широченных плеч он казался выше него ростом. Дон Алехандро понимал, что даже с возрастом Диего не приобретет телосложения старшего брата, который, казалось, собрал в своих генах все жизненные силы этих треклятых шотландцев, с которыми породнился его прадед, дон Áльваро.

— Какого черта! Как ты можешь быть таким спокойным? — спросил дон Алехандро с нескрываемым

раздражением, разделяя нервозность Диего, который от волнения не знал, куда деть руки.

Мигель пожал плечами. Он отнюдь не был спокоен, да и не мог быть спокойным, потому что отлично знал, каков был мадридский королевский двор. С тех пор как Карл II, прозванный Одержимым, взошел на испанский престол, во многом положение ухудшилось. Монарху было в то время всего шесть лет, и он был хилым и болезненным ребенком. Карл II был единственным представителем австрийского рода, сыном Филиппа IV и его второй супруги и племянницы Марианны Австрийской. Политическая жизнь в стране была неспокойной и смутной. После сокрушительных неудач во внешней политике и краха государства Филипп IV вверг Кастилию в нищету и уныние. Около двух лет Правительственная хунта из выбранных Филиппом IV пяти советников-министров помогала матери-регентше малолетнего короля управлять государством. Но на деле правили страной не они, а духовник Марианны, отец-иезуит Нитгард, вместе с сеющим интриги Фернандо де Валенсуэла. Ничего не смыслящие в управлении, они имели безграничное влияние на королеву, которая в точности следовала их советам.

Повсюду воцарился хаос, и он подпитывал слухи о предполагаемом свержении Марианны Австрийской и Карла, а в это время буйно разрастались дворцовые интриги в борьбе за власть и место рядом с малолетним королем.

Множество слухов не исправляло, а лишь усугубляло и без того гнетущее и удручающее положение в стране, но Мигель не мог и не хотел ни единым намеком выказывать свое беспокойство. Он не делал этого никогда, даже теперь, когда их с Диего обвиняли в измене. Он не дал бы слабину, приговори их даже к виселице, а он предполагал такую возможность, судя по развитию событий.

— Не будем еще больше нагнетать напряжение, брат, — вмешался дядя обоих молодых людей, — совсем скоро мы узнаем, что будет.

Дон Алехандро умолк. Порой его раздражало холодное безразличие сына. Ради всего святого! Неужели даже изредка он не мог выказывать хоть малую толику испанской крови?

Дверь, ведущая в зал суда отворилась, и Алехандро, словно сжатая пружина, бросился вперед, навстречу мужчине, делавшему ему какие-то знаки. Они недолго пошептались о чем-то, и мужчина снова исчез. Когда герцог Собера вернулся к сыновьям, его лицо было белым, как мел. При виде побледневшего родителя в животе у Диего все перевернулось; Мигель же, крепко сжав челюсти, вперил пристальный взгляд в лицо отца — говорить что-либо не было никакой необходимости.

— Мы виновны? — на всякий случай спросил Мигель.

Герцог молча кивнул, и его глаза затуманились. Мигель не мог вынести, что его отец, который представлялся ему всегда сильным и крепким еще с детских лет, вдруг заплакал. Он встал и крепко взял отца за плечи.

— Никогда, отец, — сказал он, скрипнув сжатыми зубами, — слышишь, никогда не делай так! Не падай духом, и не сдавайся, иначе они налетят на нашу семью, как грифы.