Лаура Кинсейл - Госпожа моего сердца

Она помнила. Странное тепло обволокло его. Воспоминания о том далеком времени, когда он был таким глупым зеленым юнцом, что позволил забрать от себя Изабеллу, о той неизветной ему красавице с соколом, о ее обвинениях в мысленном прелюбодействии заполнили его.

— Моя госпожа обладает такой хорошей памятью, — сказал он угрюмо.

— Я помню каждый свой плохой поступок, который совершила за свою жизнь. Тем более легко вспомнить свой хороший поступок.

— Хороший поступок, госпожа? Осрамить меня перед святой церковью? Обвинить меня в стремлении к прелюбодействию в своих мыслях?

Она некоторое время молчала. Затем ее губы слегка изогнулись, словно это воспоминание доставляло ей удовольствие.

— Да… вспоминаю это. Как я спасала тебя.

— Спасала меня! — он хрипло захохотал. — Моя госпожа спасла меня от моей собственной жены и семьи, и, воистину, преуспела в этом, так как с тех пор я живу один. — Он вытер пот, выступивший на лбу. — Да пусть возблагодарит вас Бог за эту милость!

— Фу, какой нудный рыцарь-монах мне достался.

— Я не монах! — раздраженно закричал он.

— По правде говоря, мне нравится, что ты это отрицаешь. — Ее голос смягчился. — Если я нанесла тебе такой ущерб и вынудила вести одинокую жизнь, сэр Рук, то я и возмещу его — я подыщу в моем хозяйстве достойную девушку тебе в жены.

Он резко обернулся к ней.

— Не смейтесь надо мною, моя госпожа, прошу вас.

Горячность, с которой он произнес это, подействовала на нее, и она подняла брови.

— Я совсем не собиралась смеяться над тобой. Я как раз думала этим утром о том, что тебе надо добрую жену, которая заботилась бы и смотрела за тобой.

— Вы забыли, моя госпожа, — сказал он отрывисто, — что у меня есть жена.

Несмотря на всю свою выдержку и умение скрывать эмоции, крайнее изумление отразилось на ее лице. Однако она быстро взяла себя в руки, понимающе улыбнулась ему той галантной улыбкой, которой отлично умеют пользоваться придворные дамы.

— Неужели? Мне все время казалось, что ты не имеешь семьи.

Казалось невероятным, чтобы она забыла это, раз она помнила все остальное. Но ее лицо несколько мгновений назад выражало искреннее удивление, а в голосе звучал неподдельный интерес.

— Моя жена стала монахиней. — Рук вдохнул всей грудью холодный воздух. Когда он выдохнул, возникло большое облако пара.

— Неужели? — Ее голос звучал как-то странно и туманно. — И ей там хорошо?

— Да, — ответил он. — Очень.

— Я рада слышать, что она себя хорошо чувствует. Она часто пишет об этом? — Она произнесла это подчеркнуто небрежно, с неожиданным вниманием принявшись за обследование пережаренного бока утки.

— Она не пишет мне ничего, — ответил он с обидой в голосе. — Все ее мысли обращены к Богу.

— В таком случае, твоя жена самая святая женщина из всех, что я знаю, — сказала она, продолжая как-то уж слишком тщательно рассматривать результат своих кулинарных ухищрений. — Она ведь была за тобой замужем, не так ли?

Он сжал зубы.

— Я регулярно посылаю ей деньги каждый год. Меня бы известили, если бы с ней что-то случилось.

— Определенно. В этом нет никаких сомнений. — Она взглянула на него и лучезарно улыбнулась. — А теперь скажи мне правду, сэр Рук, можно ли еще спасти эту еду и сделать эту утку съедобной?

Он встал и отошел от нее, подхватив по дороге с песка цаплю.

— Я уже высох и теперь могу одеться. Потом я вымою это и зажарю ее, пока мы не погибли от голода.

Каре было холодно. В своей крестьянской одежде она так промерзла, что едва могла двигать пальцами. Всю ночь ей пришлось провести на земле, от которой в нее постоянно проникал холод. Она пыталась сжаться, но и это не давало тепла. Наверное, ей давно уже следовало бы умереть, но она все жила, и это было еще хуже. Пустынная ужасная местность, страшный попутчик, отвратительная одежда и никаких шансов.

Если Аллегрето и чувствовал холод, то он нашел какой-то способ скрывать это. По крайней мере, он ни разу не задрожал. Она стала задумываться над тем, не является ли он демоном.

Обнаженные деревья и черные кусты тянулись к ней своими ветвями, чтобы разорвать на части. Им еще ни разу не попадалось жилье, если не считать руин давно покинутой деревни. Но полузаросшая тропинка, по которой они тащились, должна же была вести куда-то. Что будет, когда они найдут жилье, она не знала, но надежда на тепло, уют, пищу все еще заставляла ее передвигать ноги.

Вчера она хотела умереть, но этот процесс оказался таким долгим и отвратительным, что она отказалась от этой мысли. Как только забрезжил рассвет и Аллегрето поднялся на ноги, она тоже встала и безмолвно побрела за ним. Она даже не произнесла молитвы, пока вдруг до нее не дошло, что она, может быть, следует по стопам самого настоящего дьявола, который ведет ее в черную бездну, и она усердно принялась молиться.

От этих молитв он не поменялся в облике, не исчез, а, напротив, остановился, чтобы она подошла к нему поближе. А когда Кара оказалась рядом, скроил ей такую рожу, что она, высокомерно подняв голову, прошла мимо, ничего не сказав.

Он обхватил ее сзади, и Кара, решив, что наступает конец, даже не стала причитать, а просто приготовилась увидеть, как он превратится в какое-нибудь исчадие ада и сейчас разорвет ее на куски.

Она чувствовала, как он дышит, но он ничего не говорил. Когда ее сердце стало биться не так гулко, и Кара стала успокаиваться, она услышала какие-то звуки.

Женский голос донесся из-за кустов. Женщина что-то приказывала своей лошади. Послышался скрип земли, разрезаемый плугом.

Кара вздохнула с облегчением. Не бандит, просто обычный крестьянин. Она стала ждать, когда эта истина дойдет и до Аллегрето, но тот продолжал держать ее, а его тело вдруг страшно напряглось. Он с силой прижался к ней. Она ощутила, как он трепещет.

Так неподвижно они простояли бесконечно долго.

В конце концов она отбросила его руки и отстранилась. Он не возражал и сразу же отпустил ее, глядя между деревьями.

Он был страшно напуган. Она ясно видела это. Он был похож на еле дышащего кролика, над которым кружил ястреб. Кара начала смеяться. Она ничего не могла с собой поделать. Ее раздирало какое-то бешеное веселье, а ее смех отчасти походил на рыдания. Ей отвечало жуткое эхо, словно кто-то решил подшутить над ними.

Аллегрето боялся чумы. Ей даже стало жаль его.

— Я пойду первой, — наконец выговорила она. — Мне все равно, останусь я живой или нет.

Она было двинулась вперед, но он снова поймал ее сзади.

— Нет, Кара, постой.

Он произнес это с такой горячностью, что она остановилась. Его рука скользнула к ее ладони, и она ощутила, как там оказался мешочек с предохранительными снадобьями.

— Оставайся здесь, пользуйся этим.