Кэндис Кэмп - Огненная лилия

Как можно отказаться от такого предложения? Зачем лишать своего ребенка таких благ?

Наконец, Линетт подняла глаза. — Хорошо, — тихо сказала она. — Я стану вашей женой.

Свадьбу сыграли через несколько дней. Линетт знала, что ее поспешное замужество вызовет много кривотолков и сплетен, но была абсолютно бесчувственна, онемевшая от своего горя, равнодушная ко всему, даже к тому, что подумают и скажут люди. Зашла Тэсс, непонимающая и озабоченная, но Линетт не смогла все объяснить, открыться даже лучшей подруге. Она чувствовала себя опустошенной, внутри у нее все болело, она не могла больше говорить о Хантере, о ребенке и о причинах своего замужества. Может быть, позже она все расскажет Тэсс, и та все поймет, да сейчас было больно даже видеть ее. Присутствие подруги напоминало о муже Тэсс, брате Хантера, и о тех временах, когда они проводили вечера вчетвером. Это отдавалось в ее сердце новой болью. Когда Тэсс пришла в следующий раз, Линетт не захотела выйти к ней.

Линетт занималась домашними делами. Она была вынуждена поднимать линию талии в платьях все выше и выше, чтобы не бросалось окружающим в глаза ее интересное положение. Когда стало уже невозможно дальше скрыть округлившийся живот, Бентон повез ее в Луизиану, якобы провести там «медовый месяц». Они оставались там до рождения младенца.

Роды были долгими и трудными. Линетт не помнила ничего, кроме страшной боли. Она чуть не умерла, и, когда, наконец, новорожденный появился, впала в беспамятство. Потом у нее открылась горячка, и пришлось проваляться в бессознательном состоянии еще несколько дней. Когда, наконец, роженица пришла в себя, ей сообщили, что ребенок, девочка, был мертворожденным. Она не плакала, не убивалась, как в прошлый раз, узнав о смерти Хантера, но неподвижно лежала и тупо смотрела на камин, уставившись в одну точку, потеряв всякий интерес к окружающим. С потерей ребенка все внутри умерло, ей больше ничего не хотелось в жизни, ничто не радовало.

Через три месяца после родов к ней в спальню вошел Бентон и нарушил обещание, данное перед свадьбой. Линетт инстинктивно сопротивлялась, даже кусалась. Он сильно ударил жену по щеке, и та,

замерев, в шоке смотрела на Бентона полными слез глазами.

— Перестань сопротивляться! — прошипел Бентон, глядя на нее безумным взглядом. — Я твой муж. Ты обязана принадлежать мне!

— Но ты обещал… — только и смогла выговорить Линетт.

— Ты сама виновата, — мрачно ответил Бентон. — Ты слишком соблазнительна, ни один мужчина не смог бы сдержать это обещание. Для мужа это естественно — хотеть свою жену. Он может рассчитывать на благодарность за то, что постоянно делает для нее.

— Ты мне не подходишь!

Бентон ударил еще раз, и она почувствовала вкус крови. При ударе зуб поранил щеку с внутренней стороны. Линетт отвернулась, сдерживая слезы. Она ненавидела Бентона, и пришлось собрать всю силу воли, чтобы не разрыдаться и не показать, что это он заставил ее плакать.

Во время всего мучительного акта Линетт не проронила ни слезинки. Бентон разозлился из-за того, что долго не мог войти в нее, а потом закончить. «Нет, не больно», — повторяла она себе, потому что уже ничто не может причинить боль, так как душа мертва.

Последний удар судьбы был нанесен, когда она вернулась в Пайн-Крик и узнала, что имя Хантера по ошибке внесли в список убитых. Он был жив. Во время сражения под ним была убита лошадь, а его самого ранило. Оказавшись в плену у янки, остаток войны он провел в тюрьмах. Мужчина, которого она любила, был ранен, но остался жив. Их малыш умер, а она сама стала женой другого. Можно, конечно, непрерывно плакать о загубленной жизни, утраченных надеждах… Но Линетт перестала выказывать какие-либо чувства, да они и исчезли, как больше не появлялись и слезы. Что бы ни происходило, как бы это ни задевало Линетт, ее глаза оставались сухими.

Так тянулось несколько лет. Боль от потери первенца, от сознания того, что человек, которого любишь, никогда не будет принадлежать тебе, с годами притупилась, но продолжала присутствовать в Линетт. Постепенно она свыклась с такой жизнью, потом даже полюбила милую дочь Бентона. К ее несчастью, постоянно приходилось придумывать всевозможные причины, чтобы избежать близости с мужем. Ее старания, плюс злость Бентона на свою импотенцию, привели к тому, что подобные неприятные моменты имели место все реже и реже. Нельзя сказать, что Линетт наслаждалась жизнью, но такое существование стало для нее терпимее. Хотя где-то в глубине души продолжала пребывать холодная мрачная пустота. Молодая женщина утратила способность сильно, живо чувствовать. Это случилось много лет назад. По крайней мере, так ей думалось.

Тихий звук в дверь прервал размышления. Линетт села, вытирая мокрое лицо, и глянула в окно. Солнце стояло уже намного ниже, значит в мучительных, бесполезных думах прошла большая часть дня. Не желая ворошить прошлое, она старалась избегать таких воспоминаний.

Она поднялась и пошла открывать дверь. На пороге стояла смущенная Розмари.

— С тобой все в порядке? — поинтересовалась девушка.

— Конечно. Все хорошо.

Линетт догадывалась, что теперешний внешний вид противоречит словам. Должно быть, прическа растрепана, лицо, несомненно, красное, а глаза опухли от слез. А сама она была очень расстроена тем, что все-таки плакала.

— Я просто… вздремнула…

Розмари кивнула, но взгляд ее оставался все же взволнованным.

— Мне… мне очень жаль, что все так получилось сегодня утром, — начала она.

— Это не твоя вина.

— Но папа не должен был делать этого, так поступать, — беспомощно закончила Розмари.

Линетт улыбнулась. Розмари была доброй девочкой и никогда не говорила ничего, что могло бы кого-то обидеть. Линетт взяла ее руку и тихонько сжала.

— Неважно. Теперь все позади. Линетт отступила, позволяя Розмари пройти в комнату, подумав, что, возможно, присутствие девушки отвлечет от грустных мыслей, развеет немного.

— Почему бы нам не послать за кофе? Может, поболтаем?

— Отлично, — согласилась Розмари, проходя за ней в комнату.

Линетт присела в кресло у окна и позвонила в колокольчик, вызывая служанку. Розмари села напротив в обтянутое голубым шелком кресло. Она по-детски поджала под себя ноги и была сама непосредственность.

— Итак, — весело начала Линетт, зная, что на эту тему Розмари готова говорить часами. — Как дела в библиотеке?

Только гордость помогла Линетт как-то пережить этот и последующие дни. Не хотелось огорчать Розмари, тем более не хотелось доставлять Бентону удовольствие видеть, что ему удалось причинить ей боль. Поэтому она занималась обычной работой по дому, держась собранно и холодно, насколько это удавалось.