Барбара Картленд - Недосягаемая

— Мистер Вандерфельт был так уверен, что вы сможете мне помочь, — почти по-детски упорствовала Кристин.

Сэр Фрейзер ласково ей улыбнулся:

— Сказать вам, что я на самом деле думаю?

— Да, пожалуйста.

— Я думаю, что наш дорогой Кауан нашел в вас чрезвычайно интересный феномен, — сказал он. — Но когда дело дошло до практических советов, он тут же поспешил, как говорят в Америке, свалить ответственность на другого. Наступила короткая пауза, затем сэр Фрейзер добавил:

— Вот что я сделаю. Я очень тщательно ознакомлюсь с бумагами, которые вы мне принесли, и рассмотрю вопрос как можно глубже, и если тогда я смогу что-нибудь предложить, то обещаю, что сразу вам сообщу.

— О, благодарю вас! — воскликнула Кристин.

— Но учтите, — продолжил сэр Фрейзер, — пока что я не настроен оптимистически. Честно говоря, я могу дать вам только один совет — отправляйтесь домой и забудьте обо всем. Веселитесь, хорошо проводите время. Вы молоды и красивы, вы говорите, что ваши родители богаты. Война кончится совсем скоро, как мне кажется. Мир устал от серьезности, от того, что заставляет раньше времени стариться молодых. Нам всем не помешает немного здорового смеха и музыки, немного счастья и немного обычного беззаботного веселья. Так ступайте и найдите его!

— Простите мне мою надоедливость, — ответила Кристин, — но я хочу оставаться серьезной.

Сэр Фрейзер вздохнул:

— Мир сильно переменился со времен моей молодости. В то время взрослые то и дело твердили нам о серьезности, тогда как нас заботило только веселье.

— Но вы работали и работали много, — сказала Кристин.

— И с большим удовольствием, — ответил сэр Фрейзер, в очередной раз коротко улыбнувшись. — И не говорите мне, что я старомоден. Я мужчина, а потому предпочитаю мир, в котором мужчины работают, а женщины наслаждаются плодами их труда.

— Вы ужасно старомодны, — сурово сказала Кристин.

— Знаю, — согласился сэр Фрейзер. — И это большой недостаток для человека, который с начала века пытается возглавить научную мысль. Но боюсь, что я серьезен в данном вопросе. Вам не понравилось то, что я сказал, но я никогда не умел умалчивать, о чем думаю, как бы неприятно это ни было. Мой совет, мисс Станфилд, — забудьте все необычное, что с вами произошло, и найдите себе достойного молодого человека, чтобы создать с ним семью и завести детей.

— И все же вы выполните свое обещание подумать о другом решении? — взмолилась Кристин.

— Я сдержу слово, — ответил сэр Фрейзер, — но не думаю, что изменю свое мнение.

Удаляясь от дома по раскаленной пыльной улочке, Кристин испытывала чувство разочарования и одиночества. Она так много ждала от беседы с сэром Фрейзером, а он разрушил почти до основания ее веру в будущее. Чтобы еще раз убедиться, она взглянула на свои руки. Вполне обычные руки, красивой формы, привлекательные, они ничем не отличались, как ей показалось, от тысяч других женских рук. Неужели она в самом деле все выдумала? Неужели каждый случай был простым везением? Она знала, что это не так. Не могло быть и речи об исцелении верой, ведь больные ничего о ней не знали, а потому не испытывали к ней того невероятно приподнятого, восторженного отношения, в котором смешиваются надежда и ожидание — чувства, способствующие чудесным исцелениям в Лурде и других местах паломничества. Нет, что-то было в ней самой — она сама чего-то достигла, сама.

Кристин быстро шла, ей казалось, что движение поможет ее тяжелой и отупевшей от разочарования голове принять какое-то решение. Улица закончилась, и она перешла дорогу, направившись в парк. В этот момент ее увидела Элизабет.

Элизабет привезла в Лондон больного, который нуждался в рентгене. Она заметила, как Кристин перешла дорогу перед машиной и свернула в парк. «Интересно, что она здесь делает?» — подумала Элизабет, отметив про себя, как мило выглядит ее племянница в солнечных лучах только что наступившего лета. Кристин сняла шляпу, открыв темные волосы и красиво вылепленную голову. Элизабет хотела остановиться, но потом вспомнила, что может опоздать в больницу, и поехала дальше.

Она подумала, не захочет ли Кристин поработать в Эйвон-Хаусе в качестве медсестры, и тут же отбросила идею как неосуществимую. Девушка еще совсем молода, Лидия не согласится отпускать ее из дому еще какое-то время, да и война закончится к тому моменту, как она пройдет обучение. Все равно Элизабет сомневалась, что Кристин будет по-настоящему счастлива, живя в своем доме безвыездно. Жизнь с Иваном была счастьем только в представлении Лидии.

Гуляя по парку, Кристин думала об отце. Она не сказала сэру Фрейзеру, чья она дочь, и теперь выговаривала себе за то, что намеренно скрыла этот факт. Но причина такой сдержанности была ей слишком хорошо известна. Всю жизнь Кристин тяготило, что она дочь Ивана. Услышав об этом, люди либо начинали, захлебываясь от восторга, сыпать преувеличенными комплиментами, интересуясь — фраза, которую Кристин ненавидела, — гордится ли она этим; а другие — и они оставляли свой след — выдерживали с задумчивым видом небольшую паузу после имени Ивана, а затем отпускали замечание, полное скрытого смысла: «Твой отец очень известен, так кажется?»

Кристин стало любопытно, что сказал бы Иван, если бы мог услышать рассказ, который она только что поведала сэру Фрейзеру. Ей почему-то казалось, что он принял бы его вполне естественно. И был бы единственным в семье, кто так поступил, но все же ей не хотелось ему ничего говорить.

Ребенком она побаивалась отца. Он был такой молниеносный, такой яркий словно комета пересекала ее маленький горизонт, поэтому, стоило ему приблизиться, она тотчас стремилась прильнуть к матери в поисках защиты. Но со временем ей начало льстить внимание, которым он пользовался, ей нравилось, когда другие девочки отзывались о нем с благоговением, а их родители старались достать билеты на его выступления.

Затем, незадолго до несчастного случая с Лидией, она услышала разговор, объяснивший ей многие из взглядов и непонятных замечаний, которые тревожили ее в прошлом. Иван решил угостить дочь завтраком в известном лондонском ресторане. Кристин отправилась в туалетную комнату вымыть руки и причесаться, и, пока она там была, вошли две модно одетые женщины.

— Ты видела только что Ивана Разумовского? — спросила одна из них. — Разве он не хорош?

— Не в моем вкусе, — ответила вторая. — Кстати, кто этот ребенок с ним? Неужели он переключился на младенцев?

— Это его дочь, — последовал ответ. — Я видела ее на концерте прошлым летом, когда была с Гуэн, а ты знаешь, она всегда в курсе личной жизни знаменитостей.

Женщины рассмеялись.

— Дочь, — было произнесено задумчиво, — одна из многих, надо полагать. Но это хоть плод законной любви?