Настасья Бакст - Предательство страсти

— Принцесса Анхальт-Цербстская более не принадлежит своей скромной родине, — заметил Рихард.

— За здоровье ее величества, императрицы Екатерины Алексеевны! — гаркнул граф Салтыков и выпил свой фужер, стоя и залпом.

— Не удивительно, что русская императрица так могущественна, если ее подданные принадлежат ей душой и телом, — заметила Лизхен.

— Фройляйн Риппельштайн! — Мари сжала в руку салфетку. — Я бы просила вас соблюдать приличия. Граф Салтыков наш гость, а Россия — великая держава. Вы же не хотите, чтобы мы казались невежливыми/

— Но Мари, ты же сама недавно высказывала недовольство тем, что в России крестьяне являются рабами!

Баронесса опустила глаза, чувствуя себя в высшей степени неловко.

Салтыков, который наблюдал за всей этой сценой словно сторонний зритель, немного оживился.

— Вы совершенно правы. Императрица много размышляет о том, чтобы дать русскому народу общую вольную, но… Увы, народ к этому вовсе не готов. Проверьте, помещики не только используют крестьянский труд — они заботятся о своих людях, они думают о том, как собрать запасы хлеба на случай неурожая, как организовать работы, найти купцов для выгодной продажи. Русский мужик не может сам охватить своим темным умом все тонкости ведения большого хозяйства, да и не хочет этой хвори. Ее Величество думает о своем народе, как о собственных детях, поверьте. Однако я удивлен, что в Пруссии женщины думают о таких серьезных вещах, как внутренняя политика иностранных государств. Признаться, я поражен, и обязательно буду рассказывать об этом в России.

Салтыков наклонил голову, как бы выражая свое почтение Мари, но его улыбка! Почти незаметная, слегка кривящая чувственные губы, в сочетании с блеском в глазах и изогнутой правой бровью… Он издевается? Баронесса не верила, что он и вправду ею восхищен, а если и восхищен, то уж точно не умом! Мари никогда не видела таких мужчин, но много читала о них во французских романах. Такими завсегда описывают соблазнителей, вероломных похитителей девственности и брачных авантюристов. «Надо держаться от него подальше!», — подумала Мари.

— Не желаете ли взглянуть на моих лошадей? — прервал молчание Рихард, обращаясь к гостю.

Мари снова удивленно приподняла брови. Последний, кому предлагалась такая «честь» как увидеть любимых лошадей Рихарда, был герцог Брауншвейгский. Что бы это значило? Или этот русский чрезвычайно важен для Рихарда, или же он просто волшебник, раз сумел так очаровать ее мужа. Барон просто сиял, и даже его отвратительный монокль, что вечно блестел у него в правом глазу во время приемов, куда-то исчез. Рихард действительно был чрезвычайно взволнован, когда услышал, что известный всей Европе граф Салтыков, человек исполняющий личные поручения Ее императорского Высочества, самого сложного и деликатного дипломатического свойства, просит временно остановиться в их замке. Передняя ось его кареты треснула в двух милях от замка фон Штерна, и граф прискакал на лошади в надежде получить помощь. Барон не мог упустить такого шанса. Быть может, удастся стать поставщиком и русского двора, который задает сейчас тон в Европе, тогда процветание роду фон Штернов будет обеспечено на долгие, долгие годы. Хотя… Рихард постарался не думать сейчас об отсутствии наследника.

— Это было бы чудесно, — ответил Салтыков и с необыкновенной легкостью для человека только что проглотившего добрую половину поросенка и каравай хлеба, поднялся из-за стола. Мари еще раз поразилась его выносливости. Любой из их знакомых после такого обеда не смог бы и пошевелиться. От ее глаз так же не ускользнуло, что молодой граф бросил в сторону Лизхен пристальный взгляд.

— Ты видела, как он на меня посмотрел?! — Лизхен бросилась к Мари и схватила ту за руку. Глаза фройляйн Риппельштайн загорелись странным, торжествующим огнем.

— Я бы на твоем месте была поосторожнее. Этот русский граф привык к вольному обращению с женщинами, — баронесса нахмурилась и плотно сжала губы.

— Тебе-то откуда знать? — фыркнула Лизхен.

— Нынче русским можно все, — Мари отлично понимала, что злится из-за другого. Хоть она и не собиралась кокетничать с их гостем, но все же было бы, пожалуй, приятнее, если бы она оделась к ужину как подобает баронессе, владелице замка. Глупые страхи привели к тому, что Мари выглядела хуже своей экономки. Конечно, это не могло понравиться Рихарду. Он деликатен и не показал вида…

— Русские подчиняются императрице-немке. Причем обожают ее, прошу заметить, — Лизхен, присев в кокетливом книксене, поклонилась баронессе. — Я удаляюсь, ваша светлость.

— Лизхен, постой… Я хотела с тобой поговорить.

— После, Мари. Время отдать распоряжения на завтра.

— Ты уже стала настоящей хозяйкой в этом доме.

— Не говори ерунды, я всего лишь старшая служанка.

И Лизхен удалилась, шурша юбками. Мари почему-то показалось, что, выйдя за дверь, фройляйн Риппельштайн показала ей язык. Баронесса с тоской подумала: «Скоро слуги перестанут меня узнавать». Всем распоряжалась Лизхен, у нее хранились ключи от кладовых, она вела учет, планировала покупки, даже заказывала обед кухарке. Возможно, Мари не против, даже как раз наоборот, освободившись от всех домашних дел, она все свое время посвящала изучению книг, изысканным рукоделиям или же молитвам. Ее цепкий ум сейчас был занят трудами Вольтера и Дидро, но почему-то Мари чувствовала себя… лишней. Вольтер и Дидро это замечательно, но она так и не смогла родить Рихарду ребенка, да еще и свалила все свои обязанности по дому на Лизхен. — Бедная! — прошептала Мари, подумав о том, что фройляйн Риппельштайн не придется сомкнуть глаз до полуночи, отдавая распоряжения относительно завтрака, ванной для гостя, глажки его белья, починки кареты, кормления лошадей. Как всегда нужно не забыть назначить одну из младших служанок Салтыкову в горничные… Баронесса решила сегодня же решительно поговорить с мужем, насчет приданого своей «сестрички».

Кабинет мужа помещался на втором этаже. Несмотря на то, что на дворе стало уже совсем темно, Рихард продолжал сидеть там со своим гостем. Кухарка Фрида уже трижды готовила им закуски, искренне удивляясь гастрономическим способностям русского графа.

— Святой Иеремия! Как он ухитряется быть при этом стройным, словно молодой Иоанн Креститель. Господи, прости! — Фрида перекрестилась.

— Я сама отнесу этот поднос, ты можешь идти, Фрида.

Мари хотела уже идти наверх, но кухарка неожиданно ответила ей.

— Не могу уйти, ваша светлость, фройляйн Риппельштайн приказала, чтобы я оставалась тут, пока господин барон и господин граф не лягут спать. На тот случай, если понадобится еще готовить.