Филиппа Грегори - Вайдекр

— Гарри? — и, поколебавшись, она стала подниматься по ступенькам туда, где неподвижно стоял ее муж.

Боже, какой у него был величественный вид. Он не произносил ни слова, его лицо было каменным. Он выглядел комично, как толстый герой-трагик странствующего театра. Селия приблизилась и положила руку на его рукав.

— Гарри? — повторила она. Он с силой схватил ее за локоть, и я увидела, как ее лицо исказилось от боли. Затем, ни говоря ни слова, Гарри втащил ее в дом и быстро поволок по лестнице наверх, в их спальню. Я услышала, как дважды повернулся ключ в замке. Затем я повернулась к экипажу. Что бы ни происходило наверху, это меня не касалось. Селия будет унижена, если ей придется познакомиться с грязью извращенных наклонностей Гарри. Если она откажет ему, то он может ударить ее, либо взять силой. Если она уступит, она больше никогда не осмелится смотреть Джону в глаза или читать мне нотации перед моим столом в моем кабинете.

Я улыбнулась.

Джон перехватил эту улыбку, выходя из экипажа. Несмотря на теплый солнечный свет, он вздрогнул. Но выглядел он хорошо. Напряженное, отчаянное выражение исчезло из его глаз, он поправился и приобрел прежнюю стремительность манер. Тяжелые испытания оставили глубокие морщины около неулыбающегося рта и над бровями, но его лицо дышало спокойствием и силой. Одет он был, как всегда, безупречно: сверкавшая белизной сорочка, дорогой костюм, теплое дорожное пальто. Наши глаза встретились, и мы смерили друг друга взглядом. Он вновь обрел вид человека, которого я прежде любила, но мы были заклятыми врагами. Я не произнесла ни слова, повернулась на каблуках и вошла в дом.

Когда я наливала себе чай, мои руки не дрогнули. Внезапно в гостиную без приглашения вошла служанка с еще одним чайным прибором в руках и следом за нею мой муж, словно пить чай вместе было для нас обоих самым обычным делом за последние пять месяцев. Дверь за служанкой захлопнулась, и я удивилась, почему этот звук заставил меня вздрогнуть. Я осталась наедине с Джоном.

— Чаю? — галантно предложила я. — Пирожных? Может быть, фруктовый кекс?

— Давайте сразу приступим к разговору, если вы не возражаете, — голос Джона был спокоен и чист. Он излечился от своего ужаса передо мной, и теперь ему не надо было тянуться за бутылкой, едва моя тень коснется его. Я лишилась моей прежней власти, и мне пришлось облокотиться на каминную доску, чтобы скрыть дрожь в коленях.

Джон сделал несколько шагов и оказался в центре комнаты. Он подавил собой все вокруг. Его дорожное пальто с большими отворотами выглядело громадным в этом маленьком помещении. Под тяжестью его блестящих башмаков, казалось, трещал паркет. Его шляпа, брошенная на стул, наполняла дамскую комнату ощущением мужского присутствия и силы. Я покрепче ухватилась за каминную доску.

— Мне не о чем говорить с вами, — мой голос звучал уверенно. Джон не понял, что я боюсь его.

— Возможно. Но мне хочется кое-что сказать вам, — ответил он. Я глянула на дверь. Джон может схватить меня, прежде чем я доберусь до нее. Но потом я поняла, что это лучшая возможность поговорить с моим мужем, — здесь нет Гарри, Селии, и он устал после путешествия. Если Джон будет угрожать мне, подумала я с нарастающим гневом, я приму вызов. Я больше не та женщина, которая не могла двинуться от горя, потому что дети испугались ее приближения. Я — женщина, которая борется за себя и за своего ребенка, за наследство и свой собственный дом. Я, которая сжала сердце Вайдекра смертельной хваткой, отняла у него землю, убила двух лучших людей деревни, я не потеряю сознание от косого взгляда моего мужа.

— Я знаю все, что вы сделали, — сказал Джон. — Селия рассказала мне некоторые подробности, я сопоставил их с тем, что было мне известно.

— И что же вы знаете? — поинтересовалась я ледяным тоном.

— Вы имеете двух незаконно рожденных детей, зачатых от вашего брата, — голос Джона был так же холоден, как и мой. — Одного вы подкинули Селии, чтобы она представила его Гарри как своего. Другого вы пытались подкинуть мне. Затем вы засадили меня в сумасшедший дом, — за это, впрочем, я вам благодарен, моя дорогая, — после чего вы ограбили меня, чтобы купить майорат для своего сына и приковать ваших детей к этой земле.

Костяшки моих пальцев побелели, но я не произнесла ни слова.

— Чтобы разрубить эту сеть обмана и освободиться от вас, — продолжал Джон, — я расторгну некоторые из ваших юридических договоров. Детей следует избавить от ваших пороков и от этой проклятой земли. Селия освободится от срама греха, в который вы ее затянули. И она еще сможет спасти от вас Гарри.

— А вы не боитесь, что вас повесят? — холодно поинтересовалась я. — Я пообещала при надобности присягнуть, что вы убили маму. Петля захлестнет вашу шею в ту же секунду, когда вы произнесете хоть одно слово обо мне. Вы уже устали от жизни, Джон? Вы готовы к смерти?

Его глаза продолжали смотреть на меня без тени страха, и я поняла, что и эту власть я утратила над ним.

— Я попытаю свою удачу, — сказал он с силой, превосходившей мою собственную. — Я готов вместе с вами давать показания в суде, Беатрис. Но это не будет то судилище соседей, перед которыми вы пытались представить меня посмешищем и даже убийцей. Вы будете разоблачены перед всем миром, как отвратительная прелюбодейка, мать двух незаконных выродков и воровка. К этому вы готовы, моя очаровательная жена?

— Вам не вернуть ваши деньги, — злобно сказала я. — Вы потеряли их навсегда. Они в руках Чарлза Лейси, и, по всей вероятности, уже наполовину истрачены.

— Это так, — согласился Джон, не глядя на меня. — Но я спасу от вас детей… и Селию.

— Странный путь к спасению, — жестко выговорила я. — Ценой вашей смерти. Я буду опозорена, но Селия останется жить здесь. Гарри окажется в немилости, но он по-прежнему сквайр. Мы все останемся жить здесь, но без вас. Вы готовы к смерти, которая ничего не изменит?

— Это не я готов к смерти, Беатрис, — вдруг произнес Джон. Тут он повернулся и посмотрел на меня, но не с ненавистью, а с неожиданным интересом. Это были глаза прежнего доктора Мак Эндрю, блестящего диагноста, только что приехавшего из Эдинбурга. — Я вижу это на вас. Вы потеряли себя где-то на той дороге греха и преступлений, по которой шли. Жизнь оставляет вас, Беатрис.

Двумя быстрыми шагами он приблизился ко мне и приподнял мой подбородок двумя пальцами. Я позволила ему повернуть мое лицо к свету, и мои глаза загорелись насмешкой, но я вся сжалась, чтобы скрыть страх.

— Да, вы так же красивы, как и раньше, — равнодушно произнес Джон. — Но ваши глаза утратили блеск, а вокруг рта пролегли морщины, которых прежде не было. В чем дело, моя дорогая? Ваши грязные дела завели вас так далеко, что вам уже не выбраться? Ваши козни обернулись против вас? Ваши люди плюют на землю, по которой вы проходите, и проклинают ваше имя?