Лидия Джойс - Искушение ночи

Виктория отмахнулась:

– Прощать мне некого. Однажды порезавшись, я остерегаюсь ножа. – Она устремила на герцога острый взгляд. – Я редко режусь дважды.

– Да, – пробормотал он, и лицо у него смягчилось. – Пожалуй, вы правы.

Он обошел вокруг стола и остановился перед ней. Виктория напряглась и посмотрела ему в глаза. Морщины у него на лбу и складки у рта в темноте казались глубже, и выглядел он старше своих лет. Старше и печальнее. Потрясенная Виктория поняла, что отчасти она причина этой печали.

Ей показалось, будто ее схватили и встряхнули. Ее отвергали, ею манипулировали, ее принимали на веру, ею даже восхищались, желали ее – и все это не вызывало у нее тревоги, все это было почти безличной реакцией на то, какой она показывала себя миру. Но сейчас во взгляде Рейберна не было ничего безличного. Этот взгляд, просверлив ее насквозь, проник в самые потайные уголки ее сердца, и то, что он обнаружил там, вызвало у него жалость. Это ошеломило Викторию. Никогда еще она не была столь открыта для чужих глаз, и ей не хотелось, чтобы это повторилось, тем более перед этим высокомерным герцогом.

Рейберн взял ее за локоть, но она отпрянула и отвернулась.

– Я не нуждаюсь в жалости, – хрипло произнесла она. – Тем более – вашей.

Рейберн крепко обнял ее за талию, но она не сопротивлялась, потому что свободной рукой он приподнял ее подбородок, чтобы она смотрела ему в лицо, и выражение его лица поразило ее. В нем не было и намека на насмешку, порицание или снисходительность. Только печаль. Она ощущала всем телом его близость, и это ощущение было острее, чем просто телесность, оно жгло ее и одновременно лишало сил.

– Посмотрите на меня и скажите, что вам это не нужно. Я не о жалости. Я слишком высоко ценю вас, чтобы предлагать ее. Я о сочувствии, доброте, симпатии. Скажите, что и они вам не нужны.

– Не могу, – прошептала Виктория. Почему бы ей не солгать герцогу, как она лгала другим? Возможно, она многое поняла, когда была в доме, который он строит. – Но я все равно этого не заслуживаю.

Он улыбнулся, но улыбка была вымученной.

– Небеса оберегают нас от сладостей.

Он наклонил голову, и Виктория рванулась, поняв, что он собирается делать.

– Да поцелуйте же меня! – взревел он, обхватив рукой ее голову.

Виктория попыталась стряхнуть его руку. Ей казалось, что ее ум наголо ободран, стены взорваны, пока она охраняла ворота. Голова шла кругом. Прикосновения казались невыносимыми.

– Дайте мне минуту – полминуты! – простонала она. Этого было бы достаточно, чтобы заделать прорехи в защитных сооружениях и поставить новую стражу. Но ее мольбы стихли, потому что губы их встретились.

У нее перехватило дыхание, а охота к сопротивлению отпала. Жар из солнечного сплетения промчался по ней, как расплавленное серебро, теребя каждый нерв, плавя каждую кость. Она попыталась удалиться в его блаженство, забыть обо всем, кроме ощущения плоти к плоти, но каждое прикосновение крепко удерживало ее в этом мгновении и в знании того, что ее обнимает не просто мужчина, а Рейберн. Поцелуй, его прикосновение, ее вожделение отзывались в ее душе радостью, смешанной с горечью отчаяния, с безумием и пустотой.

Когда губы их разошлись, из горла у нее вырвался не то стон, не то всхлип. Некоторое время она стояла, слишком потрясенная наплывом ощущений, чтобы двигаться, пытаясь совладать с эмоциями, которые так долго не тревожили ее, что она почти забыла о них. Спокойное отчаяние привычного одиночества: вот к чему она привыкла, вот в чем была ее сила. Но не в этой куда более личной боли и сознании, что она здесь, а там, за мостом из воздуха и дыхания, находится Рейберн, предлагающий мимолетную остановку, которую у нее хватило безумия принять.

– Больше этого не делайте, – сказала она, наконец. Голос ее звучал уверенно, в то время как сама она была в замешательстве.

– Почему? – очень серьезно спросил Рейберн. Она крепко сжала губы.

– Потому что наша сделка касается только моего тела, не более того.

– Я могу взять лишь то, что вы мне дадите. – Его руки скользнули по ее спине, нашли пуговицы на поясе и быстро расстегнули их. Двумя рывками он развязал первую нижнюю юбку. Мгновение – и кринолин упал к ее ногам.

– Это всегда должно уходить в первую очередь? – спросила она, тщетно пытаясь восстановить легкость двух прошедших минут. Рейберн поднял бровь:

– Это всегда больше всего мешает. – Он привлек ее к себе, и по выражению его лица Виктория поняла, что ей не удалось направить его мысли в другом направлении.

Она решила прибегнуть к хитрости:

– Я стою на кринолине.

Рейберн проигнорировал это замечание, просто приподнял ее и описал ею полукруг. Он не сразу поставил ее на пол, а некоторое время прижимал к себе, вглядываясь в ее лицо. Виктория ощущала силу его крепкого тела и исходившую от него злую энергию. И еще желание. Желание было в его ореховых глазах, сжатых челюстях, в его возбужденной плоти, прижимавшейся к ней. Она запрокинула голову, призывая его губы, но он покачал головой и поставил ее на пол.

– Скоро.

Слово это было настолько наполнено обещанием, что по телу ее пробежала дрожь. Обняв Викторию за талию, Рейберн подвел ее к столу.

– Сядьте.

Виктория немного поколебалась, а потом опустилась на подушки рядом со столом. Рейберн положил вторую подушку рядом с ней, движением плеч сбросил жилет и сел на подушку. Лицо его было непроницаемо, но, о чем бы он ни думал, Виктория не сомневалась, что он продолжит начатый разговор, и это привело ее в ужас. В то же время, как ни странно, она испытала облегчение.

– Крамбль остыл, – пробормотала она, чтобы что-то сказать. Рейберн накрыл блюдо крышкой и отодвинул его на край стола, который был ближе к печке.

– Скоро разогреется.

Потом герцог ласково взял ее за подбородок, и она решила, что он опять ее поцелует. Но он лишь отвернул от себя ее лицо и стал вытаскивать из прически шпильки.

Вскоре волосы рассыпались по плечам. Рейберн пропустил их сквозь пальцы, и по коже ее побежали мурашки. Найдя незамеченную шпильку, он остановился.

– Я прогнал старую деву и выпустил на волю девушку, – прошептал он, накрутив на руку пряди ее волос.

– Я не девушка.

– Ну, совращенная девушка. Женщина легкого поведения, которая отбросила узы обычного существования, чтобы ухватить роскошный сладкий плод жизни.

– Я думала, вы не способны говорить банальности, – произнесла она язвительно.

– Банальности необходимы, без них порой не обойтись.

Рейберн привлек Викторию к себе, и ее спина оказалась прижатой к его груди. Затем изменил положение так, чтобы она могла видеть его лицо.

– Теперь гораздо лучше, – сказал он. – Даже когда вы обнажены, ваши волосы с успехом заменяют вам ваши доспехи.