Юлия Григорьева - Насмешка

Вздохнув, девушка опустилась на кресло и закрыла лицо руками, тяжело вздохнув и всхлипнув:

- Святые…

Быстрые шаги и звякнувшие следом струны лютни, стали для благородной лаиссы неожиданностью. Она ахнула, удивленно глядя на барда, опустившегося на колени. В глазах молодого мужчины было столько чувств, что Лиаль невольно подалась назад, испугавшись его порыва.

- Госпожа, что печалит вас? Ежели вам нужна помощь, скажите, и я все сделаю для вас.

- Лиот, встань, - потребовала девушка. – Ежели сюда войдут, то могут рассудить превратно. А ежели узнает господин, то ни мне, ни тебе не поздоровится.

- Моя госпожа…

- Встань, - сердито прервала барда лаисса и первая встала с кресла, отходя подальше.

Лиот поднялся на ноги, но взгляд его продолжал следовать за девушкой.

- Госпожа, - позвал бард. – Я смерд, вы благородная лаисса и супруга моего господина, но моя душа полнится вами. И уж коли я не смею говорить вам о том, что мое сердце поет, когда я вижу вас, то я могу хотя бы стать вашим слугой. Ежели вы прикажете, я исполню с радостью. Быть вам полезным – это все, о чем я смею мечтать.

Лиаль остановилась и взглянула на барда, ожидавшего ее ответа. Она обняла себя за плечи, раздумывая над его словами. Друг ей был необходим. Оставаться наедине с собой было тяжело, но могла ли она довериться мужчине, служившему ее супругу? Могла ли поверить в то, что в замке наместника есть тот, кто хочет помочь ей?

- Госпожа…

Девушка подняла руку, останавливая барда, готового возобновить свои речи. Она отвернулась от него и ненадолго прикрыла глаза, решаясь на то, чтобы принять предложение Лиота. Нет, просить передать медальон Лиаль не собиралась. Слишком рискованно. Но было и то, в чем лаисса нуждалась, как в глотке воздуха.

- Лиот, - позвала Лиаль, и голос девушки прозвучал неожиданно глухо.

- Да, госпожа, - он сделал шаг в направлении лаиссы и снова замер.

- Я давно не имею вестей из дома и не могу сама отправить им весточку. Ежели ты хочешь исполнить мое поручение, то найди возможность передать мое послание лассу Ригнарду Магинбьорну, а после принеси его ответ.

Лаисса Ренваль обернулась, испытующе глядя на барда, но тот лишь кивнул, преданно глядя на Лиаль.

- Пишите, госпожа, я найду возможность, - сказал мужчина. – За вашу улыбку, я готов собрать все звезды с неба.

Лиаль отвернулась, и усмешка скользнула по ее губам. Мужское бахвальство девушка никогда не приветствовала, и, если благородный ласс начинал хвалиться, то лаисса Магинбьорн оставалась с ним холодна. Бард был певцом, он знал красивые слова, хоть и родился смердом, потому Лиа простила ему его похвальбу. К тому же с ним она не связывала чаяний на будущее, и главное, чем должен был обладать мужчина – это честность и преданность. Их наличие и покажет отправка послания лаиссы.

Перья, чернила и бумага у Лиаль имелись. Их наместник однажды лично принес ей, словно желая поиздеваться над пленницей, которой не позволено было никому отправлять писем. Девушка тогда оценила поступок ласса Ренваля, невесело усмехнувшись и поблагодарив его за щедрость и доброту. Ведь поступок супруга был ответом на ее просьбу позволить написать брату хотя бы одно послание.

- Пишите, дорогая супруга, пишите и сжигайте, потому что только дым из трубы может отнести ваше послание, - так сказал он, бросив на стол целую стопку чистой бумаги.

Что ж, теперь «доброта» наместника оказалась кстати. Лиаль оставила барда в одиночестве, пока писала брату короткое послание, в котором лишь спрашивала, как они живут, и здоров ли отец. Так же написала, что скучает и каждый день думает о Ригнарде. Большего доверить буквам лаисса не решилась. Она сложила свое послание и огляделась. Запечатать его было не чем. Вздохнув, Лиаль отнесла записку барду.

- Держи, Лиот, и будь осторожен, ради Святых. Ласс Ренваль будет в гневе, ежели узнает, что ты помог мне, - предупредила она.

- Не беспокойтесь обо мне, госпожа, - склонил голову мужчина. – Ваша честь и безопасность для меня святы. Никто не узнает, что вы передали мне.

- Милость Святых с тобой, Лиот. И доброй ночи, - ответила благородной лаисса.

- И вам их милости, госпожа. Легких и приятных снов, - произнес бард, спрятал записку и, низко поклонившись, покинул девушку.

Лиаль зябко поежилась, несмотря на то, что покои были жарко натоплены. Она возвела глаза к потолку и прошептала:

- Не оставьте меня, Святые.

После прижала руку к груди, ощутив окружность медальона с орлом, и позвала служанку.

Глава 5

Первая неделя со дня, когда уехал наместник, и в его замке появился раненый ласс, прошла спокойно. Гаэрд Дальвейг постепенно оживал. Его раны и лекарь еще не позволяли ему вставать с ложа, потому он большую часть времени спал после того, как принимал снадобье, приготовленное лекарем. Но когда просыпался, интересовался не появлялся ли кто-нибудь под стенами замка или в окрестностях. Если его не терзала боль от ранений, то к лассу спускалась лаисса Ренваль, но сидела всегда недолго, и за ее спиной стояли несколько слуг и ратник.

Она была приветлива с раненым, но не выходила за рамки приличий, оставаясь чуть отстраненно-вежливой. Они говорили в основном о его здоровье, не касаясь иных тем. Беседа длилась не совсем недолго, и лаисса уходила, но каждый раз у мужчины появлялось ощущение, что она хочет что-то сказать, но не решается. Он провожал ее внимательным взглядом, после закрывал глаза и уходил в свои думы.

Гаэрд Дальвейг был вынужден подчиниться обстоятельствам, хотя долг велел ему скорей выбираться из замка наместника. Однако попытки встать с кровати увенчались тем, что одна из ран открылась, и лекарь мягко отчитал молодого ласса за горячность и нетерпеливость. Гаэрд вернулся на узкое жесткое ложе и набрался терпения. Исчезновение своего медальона он воспринял достаточно легко. Медальон – всего лишь знак принадлежности, хотя и указывает на то, кем является его носитель. Хвала Святым, в эту тайну посвящены немногие, и вряд ли похититель золотой безделушки знает, что он означает. Иначе, мужчине грозило стать жертвой в корыстных руках, потому что оказать сопротивление в его нынешнем состоянии было невозможным.

Впрочем, следовало поговорить о краже с лаиссой Ренваль, но почему-то с ее появлением мысли ласса Дальвейга оказывались далеки от медальона, от кражи и от прочих дел. Хотелось, чтобы хозяйка замка задержалась подольше, хотелось побеседовать с ней, но никак не удавалось выбрать, о чем говорить. И стоило двери закрыться за Лиаль Ренваль, ласс Дальвейг ругал себя за косноязычие и оторопь. Как и за то, что он слишком пристально смотрит на чужую супругу, любуясь ее смущенным румянцем и тенью от ресниц на щеках, когда она опускала голову под взглядом зеленых глаз ласса.