Мстислава Черная - Попаданка со стажем

– К чему этот бред? – не понимает Нишаль.

– Бред? Возможно. Я пыталась сказать, что природа мудра, а беспамятство – благо. Я стараюсь не терять человечность, но пройдёт ещё несколько жизней, и проблемы людей окончательно станут для меня вознёй малышей, делящих игрушку. А это неправильно. И больно. Я окончательно перестану чувствовать вкус жизни. Представляешь, вроде бы ешь самую сладкую шоколадную конфету, а она пресная, будто бумагу жуёшь? Я люблю Тенера. Как я могла бы обречь его на такое существование?

Нишаль морщит нос:

– Я и говорю – дура. То, что ты смотришь на людей с высока, это понятно. Сколько у тебя жизней за плечами? Я бы тоже чувствовала себя умнее, опытнее, да и во владении магическим искусством люди тебе не соперники. И я восхищаюсь, что ты пытаешься общаться с окружающими как с равными. Только у тебя далеко не всегда получается. Почему ты решила, что вправе решать за него?!

Я пожимаю плечами, слёзы текут по щекам.

– Уже решила.

Нишаль выдыхает, ненадолго замолкает и продолжает намного спокойнее:

– Его величество заслуживает, чтобы о нём помнила не только ты, но и люди. Я не хочу устраивать погребальный костёр, и я думаю ваши дети со мной согласятся, особенно если ты поддержишь. Мы построим усыпальницу по древнему обычаю. Перед уходом зачаруй ваши тела так, чтобы они сохранились навсегда. Пусть будет ещё одно чудо. Пусть ваша пара станет легендой. Легендой о хорошем императоре, легендой о великой любви, – Нишаль судорожно вздыхает.

– Пусть, – соглашаюсь я.

Я уйду, мне не нужно беречь резерв. Отпуск кончился, магический фон в моей следующей жизни будет либо повышенный, либо такой же, как в прошлом-позапрошлом мире. В любом случае восстановиться будет минутным делом.

Повернув голову, смотрю на покинутую оболочку.

– Хах…

Голографическое окно так и висит открытым, я открываю каталог. Никогда не думала, что воспользуюсь тем разделом, а вот воспользуюсь, и никаких каратов не жалко.

– Позови слуг, пусть расчистят комнату от мебели.

– Сейчас.

Нишаль торопится, будто боится, что я не стану ждать. Зря. Я подожду.

Отчасти это станет достойным завершением… Тенер называл меня своей богиней. Я сотворю чудо, и однажды нашу усыпальницу превратят в храм, в памяти потомков мы станем богами. Тенер куда больше заслуживает такого обращения.

Я слышу всхлипы слуг, траурная новость охватывает дворец как злой пожар.

– Папа! Мама!

Наши дети… Я улыбаюсь. Снова мне с детьми прощаться легче, ведь их жизнь продолжается, и я знаю, что нет таких трудностей, с которыми бы они не справились.

– Готово.

– Мама, тебе плохо?!

Спальня плывёт перед глазами, картинка перед глазами дробится на осколки. Я с трудом сглатываю. Да, мне плохо, но это не имеет значения.

Мебель вынесена, и я киваю, подтверждаю в каталоге покупку.

– Мама?!

– Отойдите, – отмахиваюсь я.

Посреди комнаты скручивается звёздная воронка. Я запоздало вспоминаю, что одеты мы с Тенером неподходяще, по-домашнему. Придётся ждать, пока слуги обмоют тело, пока облачат… Уж если оставаться в памяти потомков, то одежды должны быть парадные. И мне тоже стоит переодеться, ещё при жизни. Воронка выплёвывает отлитый из звёздного металла полый куб со срезанной передней гранью. Внутри на небольшом постаменте уже вмурованы два роскошных трона. Мы будем сидеть…

На какое-то время я выпадаю из реальности. Прихожу в себя, когда меня окликает Нишаль. Но поворачиваюсь к дочери:

– Прости.

Она берёт меня за руку:

– Я знаю, ты не сможешь без папы. Мы продолжим ваше дело, не переживай, мам.

– Разве же я за дело переживаю? Будьте счастливы – вот самое-самое главное.

– Да, мам, – всхлипывает она.

– Его величество, – поясняет мне Нишаль.

Сколько же я таращилась вникуда невидящим взглядом?

По моему указанию слуги усаживают Тенера на трон, дочка поправляет полы императорской мантии, традиционно чёрная, щедро расшитая золотом.

Я позволяю горничным помочь мне пройти в ванную и на некоторое время снова отключаюсь, проваливаюсь в себя – так легче. Я лишь краем сознания отмечаю, что меня оборачивают в полотенце, просушивают волосы, собирают в причёску, закалывают гребнями. Мне помогают одеться. Я выдыхаю с облегчением.

Скорее, отпустите меня уже. Я хочу уйти.

– Мама, не надо! Мама!

Мальчишки, хотя какие они мальчишки, взрослые мужчины, держатся, а вот младшая дочка срывается.

– Прости. Но я правда слишком устала… Держитесь друг друга, берегите себя и будьте счастливы.

– Мам…

Я сажусь на трон внутри куба, глубоко вдыхаю и активирую гигантский артефакт, щедро вливаю весь резерв до последней капли. Раздаётся лёгкое шипение, куб стремительно заполняется прозрачным… Гелем? По консистенции ближе к воде, но одежду не мочит. Гель поднимается до груди, до шеи, заливает с головой. Дышать становится нечем. Я закрываю глаза.

Прощайте…

Сейчас куб заполнится полностью, и через каких-то пять минут гель полностью затвердеет, обратится в идеально-прозрачный камень.

Время для наших с Тенером оболочек остановится.

Кислорода не хватает, но я не теряю сознания, а чувствую воздушную лёгкость и отрываюсь от трона, взлетаю.

– Мама?!

Быть привидением мне ещё не доводилось. Кажется, это своеобразный подарок оператора. Со стороны наши с Тенером оболочки прекрасно смотрятся. Чудом, самым настоящим чудом, рука Тенера соскользнула с подлокотника и оказалась поверх моей руки. И головы мы наклонили друг к другу, со стороны кажется, что глаза не закрыты, как у мёртвых, а лишь полуприкрыты, и мы смотрим друг на друга.

Я в чудеса не верю. Оператор? Скорее всего. В камне мы с Тенером будто помолодели. Нет, морщины никуда не исчезли, но выглядим не дряхлыми стариками, а достойными правителями.

Я дарю прощальную улыбку детям.

Жаль, не увижу, какую гробницу для нас возведут. Почему-то мне упорно кажется, что она станет храмом.

И наступает темнота, с которой начнётся моё седьмое перерождение.

Воспоминания – редкий подарок. Чаще души считают воспоминания слишком личными и отказываются делиться. Всё верно. Я бы своими тоже не делилась. Нишаль, наверное, была слишком шокирована обрушившейся на неё правдой, поэтому и не задумалась, разрешали. А, теперь уже не важно.

Перед глазами разворачивается кино.

Воспоминания получить нельзя, а историю увидеть можно. И, пожалуй, у фильма есть свои плюсы – можно увидеть предысторию трагедии. Юную провинциалку угораздило влюбиться в столичного мажора. Она наивно верила в любовь, которой разница в статусе не помеха, оказалась беременна. Надо ли говорить, что он бросил ей денег на целителя, чтобы избавилась от ребёнка, и порвал отношения, со смехом признавшись, что таких, как она, у него десяток: Она вернулась домой в провинцию, получила от сплетников клеймо падшей женщины и ушат осуждения. Семья от неё демонстративно отказалась, чтобы защитить репутацию других дочерей… А она не сдавалась, родила Элю, горбатилась на двух работах, подорвала здоровье, но дочку вырастила.