Амелия Грэмм - Морфо [litres]

– Но детям ведь можно носить вещи с милыми зверушками, – вжавшись в спинку кресла, едва слышно ответила Палома. – В этом нет ничего такого.

– Нет ничего такого?! – взвизгнул мужчина, ударив по столу. – Тупая клуша! На хрен твоих «миленьких зверушек»! Я не дам растить из своего сына девку! Он будет настоящим мужиком, как и его отец.

– Нет, – глухо запротестовала Палома. – Мой сын не будет похож на тебя!

– А на кого же это он будет похож? На урода Армандо? Или на ублюдка Урмо? А может быть, ты и сама не знаешь, от кого залетела?

Шатаясь, подвыпивший мужчина встал с дивана.

– Я не это хотела сказать! Я только…

– Так и знал, что ты мне рога наставила! Еще врала, что выродок в твоем брюхе от меня! Стерва! – Он подошел к ней, схватил за плечи и поднял на ноги.

– Нет, это твой ребенок! Я другое имела в виду! – отчаянно оправдывалась Палома, но ее уже никто не слушал.

Мужчина швырнул женщину в угол комнаты, и та упала на колени. Одной рукой она схватилась за живот, а другую вытянула перед собой, пытаясь оградиться от мужа, который разъяренным зверем надвигался на нее.

Все вокруг застыло, будто кто-то нажал на паузу.

– Дальше тебе лучше не смотреть, – тихо сказал Тайло.

Флинн опомнился и тряхнул головой, пытаясь стереть из памяти увиденное. Тайло подошел к оцепеневшей матери и опустился на колени, загородив ее от отца. Он долго всматривался в ее искаженное страхом лицо. Когда же его зеленые глаза заблестели от слез, он с нежностью и трепетом обнял мать. Потом встал, вытер мокрые щеки и повернулся к отцу. Столько ненависти во взгляде Флинн видел впервые. Ее бы хватило, чтобы стереть с лица земли все живое.

– Мой отец был настоящим монстром. Он на ней живого места не оставил, – дрожащим голосом произнес Тайло. – Я родился в тот же вечер.

Замершая картина сменилась новой: больница, в кувезе лежало маленькое синее тельце. К новорожденному были присоединены десятки трубочек – слишком много для такого крохи. Его грудь еле вздымалась в такт слабому дыханию. Заплаканная женщина сидела рядом на полу, прижав ладонь к пластику. Выглядела она кошмарно: вся в кровоподтеках, ссадинах. Побитая мужем, избитая судьбой.

– Вот он я, – горько промолвил Тайло. – Доктора не смогли ничего сделать. Они уже сказали моей маме, что мне осталось недолго. Я умру через пятьдесят три минуты.

Они обошли кувез и теперь стояли напротив матери Тайло – безутешной Паломы.

– Мой малыш, мой маленький Тайло, – всхлипывала она. – Прости меня, это я во всем виновата. Он всегда был таким, но я слепо верила, что смогу изменить его. Что новость о ребенке смягчит его сердце, но оказалось, что смягчать нечего. Он – чудовище. Я самая отвратительная мать на свете. Я так виновата перед тобой. Прости меня, прости меня, сынок, прости меня, мой Тайло… я не смогла тебя защитить.

Палома закрыла побитое лицо руками и зарыдала. Ее плач походил на вой волчицы: протяжный, полный всепоглощающей боли, вызывающий неописуемую грусть у любого, кто его услышит. Нет более страшного зрелища, чем убитая горем мать, плачущая над умирающим ребенком.

– И этого тебе тоже лучше не видеть, – надтреснутым голосом проговорил Тайло.

Картинка опять застыла, плач прервался.

– И часто ты бываешь в этих воспоминаниях? – спросил Флинн, сглотнув подступивший к горлу ком.

– Чаще, чем стоило бы, – признался Тайло, глядя на неподвижный образ матери. – Я прихожу только ради того, чтобы посмотреть на нее.

– Что было потом?

– Потом… потом меня похоронили. Мать в одиночку несла мой гроб, никому не позволяя помогать. – Тайло вытер слезы ладонью и снял шапку. – А еще она положила в него шапку, которую все же довязала.

– Ты перешел в мир мертвых вместе с ней?

– Нет. – Тайло медленно помотал головой. – Она мне ее потом сама отдала.

– Твоя мама умерла? – на выдохе спросил Флинн.

– Да, она прожила чуть меньше года после моей смерти. Сердце не выдержало.

– Она живет в Чистилище? Как вы встретились?

Тайло судорожно набрал воздух в легкие и ответил:

– Я был ее психофором.

Образ рыдающей женщины разбился вдребезги, и они очутились в лодке. Там же сидели Палома и Танат, но не тот, который забрал Флинна, а другой – еще один призрачный двойник Смерти.

– Ты умерла, – ровным голосом сказал Танат.

– Знаю, – прошептала Палома, спокойно глядя на него зелеными глазами – такими же, как у Тайло. – А теперь скажи, где мой мальчик?

Что-то изменилось в этой хрупкой смуглой женщине. Казалось, что горе от потери единственного ребенка выжгло в ней весь страх.

– Сейчас ответить не могу, – произнес Танат.

– А когда сможешь?

– Всему свое время.

– Куда бы ты меня ни отвел, я найду моего мальчика, и мы уйдем вместе с ним.

– У детей в мире мертвых свой путь, он отличается от твоего. В Чистилище существует определенный порядок, который нельзя нарушать.

– Мне все равно, какие у вас порядки. Даже ты меня не остановишь, – твердо сказала она.

Палома резко переменилась в лице. Флинн проследил за ее взглядом. В воде, недалеко от них, плавала серая шапка с острыми ушами.

– Шапка! Шапка моего Тайло! – Она потянулась за ней, пытаясь схватить.

– Из вод Былого нельзя забирать вещи, – сказал Танат, наблюдая за ее усердиями. – Ты должна отпустить прошлое, а не держаться за него.

Шапка отплыла дальше, сторонясь лодки.

– Мое прошлое – это мое будущее, – с придыханием ответила Палома и прыгнула в воду.

Она быстро доплыла до шапки и схватила ее.

– Дело будет сложным, – равнодушно заметил Танат.

– Оно действительно было сложным, – вздохнул Тайло, когда картинка вновь замерла. – Когда мать попала в Чистилище, я случайно нашел ее дело в службе психофоров. Ты бы видел меня в тот момент, я чуть с ума не сошел! Нам вообще-то запрещено работать с родственниками. Сначала я отправился к судьям. Эон и господин Аяк были не против, но Сфинкс наложила вето и мне отказали. Потом я набрался наглости и пошел к настоящему Танату, на коленях умоляя разрешить мне стать психофором матери. Он согласился, но с условием, что до конца испытаний мне придется скрывать свою личность.

– Почему? – с замиранием сердца спросил Флинн.

– Это могло помешать ей идти дальше.

– Но если бы кто-то другой стал психофором твоей матери, ты бы мог найти ее и рассказать всю правду.

– Ты забыл, что чужих психофоров увидеть нельзя? Это был единственный способ встретиться с ней, поговорить. А еще я хотел помочь, ведь она была моей матерью. – Тайло опустил веки и заулыбался, вспоминая что-то приятное. – Она долго искала меня, хотя я был совсем рядом, просто не мог сказать. А если бы сказал, то мама не ушла бы. Я не хотел привязывать ее к себе, ведь она была достойна счастья и покоя. Я назвался другим именем и соврал, что ее сын уже давно пребывает в Небесных Чертогах. После этого у нее появился стимул попасть туда. Сложнее всего маме дался коридор Прощения. Она так сильно винила себя в моей смерти, а я – нет. Я никогда не винил ее в том, что произошло. Как бы там ни было, мама любила меня. Всей душой любила.