Роман Сидоркин - Морфо

Мальчик Коля в детстве был очень любопытным. Всегда, когда кто-то приезжал к ним на родительскую дачу, он выглядывал из-за угла: вдруг там происходит что-то, что ему не показывают? Ещё ему нравилось подсматривать: когда гости или родители переодевались, он сквозь щель в двери или замочную скважину, разглядывал голые тела и не понимал, что с ним происходит. Внутри у него словно начинался ураган, он захватывал и кружил его, заставляя внутренности дрожать от притворного холода и напряжения. Если бы кто-то увидел его со стороны, он бы обнаружил худого, бледного мальчика с застывшим лицом восковой красоты, глаза на котором светились очень странным, масляным блеском.

Отец – отставной военный, мать – классическая домохозяйка при военном муже: встречает гостей, улыбается, несёт всякую чушь с серьёзным видом. Она не была особо смешливой, нет – она вполне сознавала своё положение в обществе и, когда улыбалась гостям, улыбалась искренне, а когда несла чушь – тоже делала это очень искренне, то есть не сознавая, что несёт чушь. В их доме всегда царили порядок и благонадёжность.

Виктор Сергеевич – отец мальчика с детства прививал Коленьке любовь к Родине и страсть к оружию и военным играм. Сам Виктор Сергеевич был не типичным воякой, а вполне светским человеком – любил выкладывать фотографии в соцсети, где он в невообразимой позе зажимает в зубах нож и то ли пробирается в стан врага, то ли пугает его. И сына он не то, чтобы готовил стать военным, а, как говорили деды: «Учил Родину любить», то есть гонял его, но не так, чтобы тот возненавидел военное учение, а стал таким крепким парнем с понятиями.

Участие в милитаризованных соревнованиях было одним из любимых занятий Коленьки, но не из-за страстной любви к оружию, а из-за возможности показать себя: он был очень тщеславен. Нередки были случаи драк на почве оскорблённого достоинства мальчика. Оно было чересчур раздутым, поэтому он ввязывался в драки там, где любой бы просто посмеялся удачной шутке, пусть даже над собой. Его отец трактовал это как крутой нрав парня. «Далекоо, пойдёт», – говорил он, сощурив глаза и растягивая последний слог.

Как-то после военных соревнований, сын приехал домой сильно избитый: било явно несколько. Отцу и матери, само собой, было необходимо выяснить, что случилось. Они долго допытывали сына. По его кратким, скупым словам выходило, что кто-то обозвал его, он ударил того парня, а потом на него набросилась толпа.

– Так не бывает! – сурово сказал Виктор Сергеевич – Не ври! Расскажи всё.

Коля почему-то мялся, крутился – в общем, делал то, что было ему обыкновенно не свойственно. Им так и не удалось выяснить, в чём там было дело, но внутри у Виктора Сергеевича остался какой-то неприятный осадок. Эта неожиданная ложь и молчание парня скрывали в себе что-то тёмное. Что бы ни натворил человек, те, кто избивают его толпой будут неправы. Так что же такое он сделал, что предпочёл не выдать тех, кто его бил?!

Тяжёлые думы Виктора Сергеевича привели его к мысли, что сыну нужно дополнительное гуманитарное воспитание. А где ещё давать гуманитарное воспитание ребёнку военного, как не в церкви?

Через месяц после того случая Коля был оформлен на курсы для дошкольников при церковно-приходской школе.

Он продолжил посещать религиозную школу и послу поступления в обычную. Поначалу ему очень не нравилось в среде церковников: там тоже была дисциплина, как и в военизированных лагерях, куда он ездил с отцом, но здесь она регулировала не публичное поведение, а личное, внутреннее состояние ученика. У Коли было чувство, что за ним постоянно подсматривают, хотя это было не так, конечно. Просто постоянные разговоры о поведении, о правильных и неправильных мыслях, о том, что есть некто, следящий за каждым его движением, внушали это дискомфортное чувство постоянной слежки. Ему было проще быть на прицеле у игрового отряда противника, чем пребывать в состоянии постоянного наблюдения за собой, даже в одиночестве.

Как-то, уже в третьем классе, он пришёл на исповедь к наставнику. Он ходил туда во вторую смену, потому что днём была обычная школа.

Было темно. Он протиснулся в приоткрытую металлическую дверь здания церковной школы и очутился в обширной прихожей, едва освещённой тонкими свечами. Неожиданно он почувствовал у себя на плече нечто горячее и тяжёлое. Он резко обернулся и увидел широкое желтоватое в огне свечей лицо с длинной бородой. Это был его наставник.

– Ты не опоздал. Многие мальчики не любят исповедоваться и часто опаздывают.

Коля стоял как заворожённый. От странного чувства – «урагана» внутри он не мог пошевелиться.

– Ну, пойдём, – не дождавшись ответа, сказал священник.

Коля, идя за ним следом, судорожно пытался унять ураган внутри. Он помнил это чувство с раннего детства, и со временем оно становилось всё более властным. Его начало потряхивать от напряжения, ладони вспотели, а кончики пальцев постоянно шевелились, то впиваясь в ладони, то оттопыриваясь.

Священник не стал укрывать его своей епитрахилью, как обычно делают по православному канону, чтобы начать исповедь – он просто посадил Колю за стол, сел напротив него и стал с ним разговаривать.

После расспросов о том, как он учится, что им преподают в школе, он предложил мальчику рассказать о своих самых тайных и сокровенных мыслях. Он объяснил это тем, что внутри у каждого живёт нечистый, он кроется в самых тёмных уголках нашей души и проявляет себя через желания и страсти.

В особенности, у молодых и неокрепших мальчиков.

– Ну, у меня есть желания… – неуверенно начал Коля.

– Да, расскажи о них, – попросил священник, и его свистящее астматическое дыхание обдало Колю зловонной волной.

От непривычной обстановки исповеди: Коля видел глаза наставника, он чувствовал, что выкладывать нужно больше обычного, ему казалось, что наставник поймёт всё и так, в том числе если он соврёт или ничего не скажет.

– Когда я вижу того, кто говорит лучше меня или вместо меня, если я знаю ответ, мне хочется его ударить.

Священник молча ждал.

– Ну, ещё… Я знаю, это плохо, но я хочу, чтобы внимание всегда было только на мне. К нам недавно приезжало телевидение, я хотел, чтобы меня взяли главным комментатором событий в нашем классе и школе, но мне дали сказать только несколько фраз и поднесли микрофон однокласснику. Я был очень зол.

– Знаешь в чём твой главный грех? – вдруг спросил наставник.

Коля недоумевающе посмотрел на него. Он действительно не понимал. Но каким-то нижним чувством он его понял. Это никогда не было помыслено им, никто вокруг него ничего об этом не говорил, но отчего-то у него вспотели даже ступни.