Роман Сидоркин - Планета Вода. Часть I

Вода пузырилась от вылетающего из пробоины в воздушной подушке воздуха. Настя, переводя дыхание, гладила одной рукой своего кинуса, произнося успокаивающие слова. Адресованы были слова животному, но на самом деле девушка пыталась вывести себя из первого шока. Что-то было в воде, что-то огромное, несопоставимо огромное относительно всего, что она знала о Земной фауне. На Марсе, кроме модифицированных для фермерских целей морских организмов с Земли, ничего живого не было, насколько было известно земной науке. Но перед тем, как её водолёт потерпел крушение, она заметила что-то белёсое и настолько громадное, что это легко можно принять за айсберг, если бы оно не колыхнулось и молниеносно не разломило рабочее судно. Это… Существо было чудовищной мощи и явно проявило признаки агрессии.

Настя судорожно соображала, что делать. В какой-то момент до неё дошло, что её Персональный Помощник спрашивает её разрешения, чтобы подать сигнал бедствия. Потом он отстал, значит принял решение сам.

Произошедшее шло вразрез со всем, что люди знали об этой планете, начиная с момента обнаружения резервуаров под поверхностью. Нужно постараться оценить обстановку, передать в центр больше деталей, тогда может…

Хлёсткий удар, словно невидимая инерция титанической плети, рассёк ледяную плавучую гору, на которой она сидела вместе с кинусом. Мелкие кусочки льда и водяная пыль взвились в воздух, от треска заломило уши. Небольшой участок льда прямо под ними откололся и вместе с другими такими же начал быстро дрейфовать, покачиваясь от волн. Было страшно.

В ответ из колонии сообщили, что выслали транспорт, выяснять ничего не стали: сигнал бедствия ещё со старых времён трактуется однозначно. Через 10 минут единственный на планете квадролёт на водородной тяге застыл над местом происшествия, и девушку втянули внутрь на тросе. Вслед за ней на борту оказался кинус по кличке Белка. Паника, поднятая страхом неизведанного, что, оказывается, живёт под поверхностью воды, не давала говорить и даже приказывать. Настя только громко кричала, чтобы они скорее летели отсюда. Синие губы тряслись, а глаза всё время скашивались вниз, к покрытой кусками льда бирюзовой водной поверхности.

В тот сол ей повезло трижды: сначала был уничтожен её водолёт, а она выжила, потом могучая волна расщепила огромный айсберг, не задев девушку, и ей попался сообразительный оператор квадролёта, который осознавал, что раз что-то привело обычно спокойную принципала колонии в такое состояние, нужно держаться подальше от этого чего-то. Он отказался от второстепенной задачи: анализа ситуации и повернул к Митро́полису.

«Ваня, иди сюда! Нам с твоим отцом надо поговорить с тобой!» – донёсся голос матери из прихожей.

В небольшом, тускло освещённом единственной лампой на потолке помещении, по очереди разуваясь из-за недостатка пространства, находилось двое взрослых. Они поженились довольно рано – в 18 лет, оба были сотрудниками городских служб: отец – Тагир работал в департаменте городских коммуникаций, мать – Светлана была психологом. Познакомились ещё в детском саду, но отношения завязались только к 16 годам – когда вместе пошли в пермский колледж. Долгая дружба, возможно, так и закончилась бы ничем после выпуска, если бы не совместный поход на Эльбрус. В том походе произошла локальная катастрофа – оползень щебня, и будущие муж и жена оказались отрезанными от остальной группы и всего мира. Потом они будут вспоминать этот момент как самый романтичный в их жизни. Еды и воды не было, основная часть вещей осталась с группой, так что их жизни висели на волоске. Отец Ивана проявил стоическое мужество: он не только отдал будущей жене свои вещи, чтобы та не мёрзла, но и, почти теряя сознание от холода, смог найти для них укрытие: огромный плоский камень и развести там костёр, собрав тонкий хворост, разбросанный на большой наклонной плоскости. Там они провели несколько суток, прежде чем до них добрались спасатели. По их словам, вся вселенная была настроена на то, чтобы они остались там вдвоём: оползень добрался до шоссе и перекрыл дорогу спасателям, погода была такая, что вертолётам опасно было даже взлетать, а не то что лететь в горы.

Мужество и самоотдача Тагира позволили им продержаться те несколько суток: он даже смог найти воду на сухом участке горы. После спасения он несколько месяцев лежал в больнице с воспалением лёгких и почек. Будущая мать Ивана навещала его каждый день. Она часами находилась около кровати, что-то тихо говорила ему, когда он был без сознания. Потом, когда он чувствовал себя лучше, они подолгу о чём-то разговаривали. Светлана гладила его руку, не смотря ему в глаза.

После свадьбы возникли первые предложения по работе. Закончивший колледж с отличием молодой инженер очень приглянулся мэрии быстро строящегося Владивостока, поэтому Тагир со Светланой отправились на Дальний Восток.

Это были спокойные, не очень амбициозные люди, которые ценили домашний уют и часто ставились своим начальством как образец для подражания.

Их сын был совсем другим.

В школе он часто дрался, учился из рук вон плохо, и, хотя проявлял неожиданный интерес к биологии и экологии, этого практически никто не замечал на фоне общего дурного фона. Во втором классе, после очередной драки, его заперли в кабинете директора, чтобы он не сбежал, и вызвали в школу родителей. Директор сказал, что никогда раньше не применял таких мер к детям, как запирание в своём кабинете, чтобы оставить ребёнка на месте. Ваня посидел один в кабинете минут пятнадцать, а потом разбил окно стулом, спустившись по связанным шторам со второго этажа. В тот день отец впервые ударил его. После выволочки у директора они вернулись домой: процессия из трёх человек молча вошла в квартиру, и, заперев дверь, не дав раскрыть Ване рта, отец дал ему такую мощную оплеуху, что тот отлетел и врезался в стену. Негативное мнение окружающих о его поведении для мальчика было очевидно, однако внутренне он был абсолютно устойчив – он понимал, что совершил что-то неприемлемое для окружающих, но не считал себя злодеем. Их раздражение – это их проблема, его же собственное нутро было абсолютно спокойно и не допускало чужих правил.

В будущем подобные истории неоднократно повторялись, но не оставили в его собственной осознаваемой биографии такого следа. Тот удар он запомнил крепко, может быть даже потому, что потом мама обняла его и долго плакала. В том моменте присутствовала настоящая драма, в последующих – лишь рутина.

Внутренне Ваня ощущал себя очень свободным – он не нарушал школьные правила нарочно, а лишь хотел испытывать эмоции, быть настоящим, а не делать вид, что ему есть дело до чьих-то там установлений. Он был очень свободным ребёнком: это состояние внутренней свободы, оставалось в нём твёрдым, несмотря на ползучее «правильное», исходящее «от любви» воздействие общественной среды.