Джин Соул - Сапфир и золото

Дракон только фыркнул: предрассудки! Но король в своих тревогах был искренен, так что пришлось что-то говорить в ответ. Дракон сказал правду:

— Есть рога или нет — на мою колдовскую силу это не влияет. А то, о чём ты подумал, со сломанными рогами никак не связано: я проспал десятилетие, ещё не до конца проснулся. Но за заботу признателен.

И он первым шагнул в портал. Алистер подтолкнул сына следом.

Король эльфов не ошибся с заклинанием: в Серой Башне портал открылся прямо посреди поля, на котором крестьяне обычно сеяли пшеницу, от башни в ста шагах. Дракон с удивлением заметил, что пшеница уже в пол-локтя высотой. Вероятно, время в эльфийском мире шло иначе, чем во Внешнем, и несколько часов там равнялось нескольким месяцам здесь. Эмбервинг покачал головой и поворотился к порталу — тот выглядел, как обычная чёрная дыра в пространстве, — поджидая, когда оттуда появится Талиесин. Тот не замедлил появиться и, несмотря на скверное настроение, всё же огляделся не без любопытства: в человеческом мире он оказался впервые.

— Идём, — приказал Эмбервинг. — И смотри, не потопчи пшеницу.

Крестьяне, которые работали на другом конце поля, подняли головы и смотрели им вслед с явным неодобрением. Решили, что Дракон привёл в башню новую игрушку, на замену менестрелю.

Башня выглядела запущенной: разрослись вокруг основания сорные травы, обвило стены вьюном, прошлогодняя листва так и лежала кучами на дорожках и том, что осталось от грядок, дверь почернела от дождей…

«Ну и дыра», — подумал Талиесин, осторожно вышагивая вслед за Драконом.

Внутри башни толстым слоем лежала пыль — десять лет без уборки! — на полу даже оставались следы от сапог. Эмбервинг открыл дверь, ведущую в подземелье, и сказал:

— Не отставай. Это настоящий лабиринт. В темноте видишь, или факел запалить?

Эльфы в темноте видели так же хорошо, как и драконы, так что обошлись без факелов. Оказавшись в сокровищнице, Талиесин рот раскрыл от удивления: столько золота разом он никогда не видел. Эльфийские сокровищницы и вполовину не были так богаты!

— Ничего не трогай, — предупредил Дракон, взбираясь на золотую кучу слева. — Сейчас отыщу для тебя венец.

Он добрался до самого угла и теперь рылся в золоте, отбрасывая одну драгоценность за другой. Золото звякало. Талиесин, как зачарованный, бродил от одной стороны кучи к другой, но какой-то иной блеск, мерцающий на самой вершине, всё время отвлекал его от сокровищ. И эльф, несмотря на предупреждение, за несколько шагов взлетел на кучу золота, чтобы взглянуть. Взглянул и замер: в янтарном саркофаге покоилось тело юноши. Сердце у Талиесина опять как-то странно взыграло. Он наклонился, разглядывая, протянул руку, чтобы дотронуться до янтаря и убедиться, что это не иллюзия.

«Если он так выглядит после смерти, как же он выглядел при жизни?» — подумал Талиесин, и у него засосало под ложечкой. Всего лишь человек, но и среди эльфов не было никого прекраснее.

— Не трогай! — рявкнул Дракон, который как раз нашёл венец и собирался перекинуть его ждавшему — уже не ждавшему — внизу эльфу. Он подлетел к Талиесину, отбил его руку. Вокруг разлетелись драконьи искры, и теперь Эмбервинг в драконьем обличье стоял на куче золота, янтарный саркофаг — между передними лапами. Талиесин проворно отпрыгнул в сторону, заслоняя лицо рукой: подумал, что дракон дыхнёт огнём. Но Эмбервинг только оттеснял его всё дальше, пока эльфу не пришлось спрыгнуть с кучи золота обратно вниз.

— Я только взглянул! — с оправданием воскликнул Талиесин. — Зачем так сразу выходить из себя?

Дракон обернулся человеком, зорко оглядел саркофаг, смахнул с него упавшие во время превращения монеты и чешуйки и тоже спрыгнул вниз. Талиесин невольно попятился.

— Предупреждал ведь, чтобы ты ничего не трогал, — относительно спокойно сказал Дракон и протянул ему алмазный венец.

— Это… тот человек, которого ты хотел воскресить? — не удержался Талиесин. — А он точно человек? Я и не думал, что люди бывают такими… красивыми.

— Тебя это не касается, — оборвал его Дракон и подтолкнул эльфа к выходу. — Идём, выведу тебя из подземелья.

Неподдельный интерес эльфийского принца к менестрелю ему не понравился.

«Моё!» — желчно подумал он. Драконья натура в нём буйствовала как никогда.

Эмбервинг вывел эльфа из башни, но до портала провожать не стал. Сказал слова прощания и дверь закрыл. Талиесин долго ещё стоял у порога, находясь под впечатлением от увиденного, потом вернулся в свой мир.

Дракон же пошёл обратно в сокровищницу, неясно мыча сквозь зубы. Взобравшись на вершину, он встал на колени возле янтарного саркофага, бережно и ласково оглаживая его ладонями, несколько раз поцеловал янтарь над лицом менестреля.

— Голденхарт… — проговорил он с болью, обвивая саркофаг обеими руками и прижимаясь к нему щекой. — Прости, не вышло. Никто, видимо, не в силах вернуть мне тебя. Смотри, что я принёс тебе в подарок. — И с этими словами Дракон вытащил из-за пазухи эльфийский камень и положил на саркофаг. — Если бы только я умел плакать… О, Голденхарт, Голденхарт… Как же рано ты меня покинул!

Он бормотал свою пьету довольно долго, снова и снова повторяя имя менестреля и сетуя, что ничего уже не исправить, потом обвил саркофаг крепче, по-прежнему находясь в человеческом обличье, и, кажется, заснул, но не оцепенелым драконьим сном, а обычным, человеческим. Дыхание у него было тяжёлое, лицо подрагивало нервной дрожью: снились кошмары. В крае глаза блеснуло что-то, и выкатилась на янтарь маленькая прозрачная капля — слезинка.

Эльфийский камень вспыхнул, засиял всеми цветами радуги; слеза, как намагниченная, подкатилась к нему, всосалась внутрь, разбавляя сияние, и камень засветился бледным желтоватым светом, похожим на солнечный. Пульсация его стала отчётливее и напоминала скорее сердцебиение. Камень потерял форму, превращаясь в колышущийся комок, и стал просачиваться через янтарь, протягивая ниточки-щупальца к телу менестреля. И чем глубже пробирались эти нити, тем тоньше становился янтарь, а потом и вовсе пропал. Добравшись до бездыханного тела, камень вспыхнул особенно ярко и исчез, вернее, провалился менестрелю в грудь. Тело испустило секундное сияние ярче сверкающего вокруг золота, и медленно с ним начали происходить метаморфозы: смягчились застывшие черты лица, истаяла со щёк бледность, сменяясь нежным румянцем, ресницы увлажнились слезами. Последним ожило сердце: гулко стукнуло, ударилось в грудную клетку, отпрянуло и уже не останавливалось.

— …бер… — вырвалось вздохом с губ менестреля.

Дракон всё ещё спал и ничего не видел и не слышал.

Голденхарт с трудом разомкнул веки, повёл глазами по сторонам. Зрение пока не вернулось, слух только-только начинал оживать.