Джин Соул - Сапфир и золото

Апофеозом непослушания стало заявление принца, что он нарядится менестрелем и отправится странствовать. Страстар несколько встревожился: проявилось проклятие звёздной пыли? Разумеется, король Эйрик запретил сыну даже думать об этом, но юный принц раздобыл лютню и так усердно занялся сочинением музыки, что запустил все остальные науки, которым его пытались обучать менторы. Отец распорядился отобрать лютню у принца, но тот так её запрятал, что не нашли даже с собаками, и продолжал музицировать на чердаке, куда никто не додумался заглянуть.

Когда принц Голденхарт всерьёз задумал совершить побег из королевства, у него уже был порядочный багаж баллад собственного сочинения. Он на самом деле обладал недюжинным талантом.

Побег, странствования, встречи и расставания, опасные приключения и даже собственная смерть… Страстар весь извёлся, пытаясь уследить за потомком.

К тому времени значительное количество звёздной пыли из Страстара выветрилось, так что он предпочитал не покидать медальона и делал это лишь в исключительных случаях. Например, чуть высунулся и напугал разбойника, который пытался этот самый медальон у принца отобрать. Всё остальное время звёздный дух пребывал в полудрёме, экономя силы и волшебство для ещё какого-нибудь непредвиденного случая.

Когда принц Голденхарт умер и был заключён в янтарный саркофаг, Страстар уж было совсем решил, что им обоим конец: выбраться сквозь наложенные чары у него не вышло, как он ни старался, пришлось сидеть в медальоне и ждать — чего бы ни готовило ему грядущее. Принц чудесным образом воскрес, Страстар выдохнул с облегчением и зря: жизнь его с того дня стала ещё беспокойнее, хоть со странствиями было и покончено. Драконьи чары, эльфийские камни, колдовские привороты и невесть что ещё — ни минуты покоя!

А уж когда в жизни принца появилась Сапфир… Медальон был дважды ей погрызен, ещё когда она была в драконьем обличье. Страстару пришлось нелегко! Когда она стала чуть старше, то непременно пыталась выковырять сапфировый камешек из оправы: вероятно, она чувствовала, что камешек с секретом. Голденхарту всегда удавалось спасти медальон от вандализма, по счастью. Он пытался объяснить дочери, что это семейное наследие и что с ним не стоит обращаться столь непочтительно. Сапфир слушала, кивала и, стоило ему отвернуться, принималась за старое. Кто бы мог подумать, что у звёздного духа будут такие неуёмные потомки!

Страстар собрался с силами и выбрался из медальона, чтобы напоследок взглянуть на принца Голденхарта. Он чувствовал, что в следующий раз заснёт надолго, если не навсегда: звёздной пыли в нём осталось совсем немного. Тот лежал навзничь, раскинув руки, левая — перекинута через спящего рядом Дракона. Из всех потомков Страстара он был больше всего похож на принцессу Северного королевства — его прародительницу. «Какая ирония, — подумал звёздный дух, — что история заканчивается там же, где и началась». К этому времени он уже знал, что Дракон и был тем застреленным юношей из воспоминаний Эрзахлояберты. Страстар принял физический облик, вышло расплывчато, ни на кого не похоже, и протянул руку к спящему принцу, чтобы потрепать его по волосам — на прощанье. Сделать он этого не смог.

В полумраке вспыхнуло янтарное сияние, Дракон проснулся и тут же перегнулся через спящего юношу, заслоняя его собой от неизвестной угрозы. Два сияющих золотом глаза уставились на звёздного духа, зрачки в них были как стрелы.

— Не знаю, что ты такое и откуда тут взялся, но лучше бы тебе этого не делать, что бы ты ни собирался сделать, — шёпотом сказал Эмбервинг.

— Я дух-хранитель принца, — сказал Страстар, отдёргивая руку. — Я не причиню ему вреда. Я всегда был тут, в медальоне. Взгляни сам: в нём нет камня сейчас.

Дракон, не теряя бдительности, натянутый, как струна, чуть скосил глаза, чтобы взглянуть на грудь спящего юноши. В золотой оправе сапфира не было.

— И что ты такое? — спросил Эмбер. — Никогда не видел тебе подобных.

— Я звёздный дух или был им когда-то, — сказал Страстар, раздумывая, говорить ли Дракону, что принц — потомок солнечной принцессы, и всё-таки решил не говорить. — Я с самого рождения приглядываю за принцем.

— Хорошо же ты приглядываешь, — фыркнул Дракон, припоминая бесконечные глупости, которые Голденхарт совершал, и опасности, в которые попадал. — Толку от тебя никакого.

Страстар вздохнул и согласно кивнул. Он мог лишь наблюдать.

— Кажется, — сказал он, — твои чары сняли с него проклятие.

— Какое ещё проклятие? — нахмурился Дракон.

— Проклятие звёздной пыли. Он мой прямой потомок, а все дети звёздных духов обречены странствовать, бесприютные, неприкаянные…

— Звучит уныло, — заметил Эмбервинг. — Хватит с него, настранствовался.

Страстар всё-таки провёл ладонью по кудрям спящего принца:

— В нём воплотились все силы и все слабости моего племени. Но теперь он в надёжных руках. А значит, я могу отправиться на покой.

Он превратился в звёздное сияние и заполнил пустоту в медальоне, превращаясь в сапфир. «Ну и ну, — подумал Дракон, осторожно потыкав в камень пальцем, но Страстар не отозвался, он уже замер. — Значит, вот откуда восприимчивость Голденхарта к волшебству. Кто бы мог подумать…»

Голденхарт в это время проснулся и озадаченно на него уставился. Эмбервинг наклонился над ним на локте и разглядывал его странным взглядом, глаза — драконьи, и сияние янтаря в воздухе, точно прямо сейчас в дракона обратится!

— Эмбер, что это ты делаешь? — спросил он, выгибая брови.

Эмбервинг очнулся, посмотрел уже юноше в глаза.

— Да так, думаю о своём, драконьем, — уклончиво ответил он.

Голденхарт, разумеется, потребовал объяснений. Что это ещё за «о своём, драконьем»? Эмбервинг засмеялся, наклонился ещё ниже к менестрелю, они едва не касались друг друга носами.

— Драконы ведь всегда держат слово, помнишь? — сказал он, и в его глазах искрой вспыхнуло озорство. — И я вот тут подумал и решил, что нам нужно хорошенько постараться, чтобы выполнить обещание, данное Сапфир.

Голденхарт вспыхнул.

— Знаешь, — отозвался он, — мы только и делаем, что стараемся. Может, нам лучше хорошенько постараться перестать стараться?

Эмбервинг хорошенько подумал и ответил:

— Нет.

Это было бы совсем не по-драконьи.