Алёна Волгина - Чайка с острова Мираколо

Через четверть часа блужданий по узким каналам перед нами распахнулся простор. Вдалеке темнели очертания Спиналонги, широкое поле лагуны перепахивали десятки лодок. Море, прищурясь, насмешливо следило за ними искрящимся бирюзовым взглядом. Небо, склоняясь над водой, шептало ей что-то на ухо, неразличимое за птичьим гвалтом. На первый взгляд все было спокойно, но человек, выработавший в себе некоторую чуткость к морскому пульсу, сразу ощутил бы напряженность. В голосах чаек слышалось неясное предвкушение. Интересно, где-то сейчас Пульчино… Мой друг все еще дулся на меня из-за паурозо .

Бьянка, очнувшись, вздохнула:

– Джоанна права, я тоже это чувствую. Действует угнетающе. Надеюсь, проклятый ветер вскоре придет и уйдет, оставив нам на память лишь парочку вещих кошмаров.

Хотелось бы с ней согласиться… но я-то знала, что одними снами здесь ничего не закончится. Напротив, сны – это только начало.

Праздник Дня Изгнания, посвященный победе над фиескийцами, начался для меня с громового раската. Вернее, мне спросонья показалось, что началась гроза, а на самом деле это стреляли пушки Арсенала, возвещая, что «Бученторо» уже готов к спуску. Когда мы с Рикардо спешили к Пьяцетте, нас обгоняли десятки других гондол. Пульчино в моей голове возбужденно вопил, что морская дорога из Фьюзи и внешние каналы тоже битком набиты лодками: «они идут, как косяки рыб, толпящихся на нерест». Все спешили к городу.

Белая каменная чаша Пьяцетты сегодня превратилась в калейдоскоп. Мелькали красные и черные джорне, плащи, скроенные по последней моде, солидные кафтаны с меховой оторочкой, яркие бархатные береты, украшенные серебряными пряжками и перьями. Белые стены Дворца дожей словно светились, на колокольне весело плескались бордово-золотые языки флагов. Главный городской собор с насупленными широкими куполами тоже приосанился, празднично поблескивая мозаикой. В чьем-то саду отчаянно цвела глициния – ее запах долетал даже сюда, на площадь.

Сверху на толпу, примостившись на верхушках исполинских колонн, благосклонно взирали каменные грифоны – волшебные защитники города. Из-за них главную площадь и назвали площадью Трех Грифонов. Третий птице-лев, помельче размером, венчал собой остроконечную макушку высоченной колокольной башни. Обшитая медью, ее крыша сияла так ярко, что в ясный день служила дневным маяком для проходящих мимо судов.

Шесть веков назад грифоны были не так доброжелательны к людям. В те времена на месте Венетты еще колыхался болотный тростник, а большинство людей селились на другом острове, Торсильо. На их беду, туда повадилась летать чета грифонов, разоряя рыбацкие хижины и солеварни. Спасаясь от напасти, люди перебрались на Ривоальто, но грифоны (уже втроем, с подросшим детенышем) преследовали их и там. Говорили, что на одном из островков лагуны у них спрятано гнездо, что грифоны охраняют сокровище или некое тайное знание, потому и стараются выжить из лагуны людей. Битва была неравной, и городу грозила неминуемая гибель, не объявись тогда на Ривоальто один святой, который метким плевком обратил троих грифонов в камень (не спрашивайте меня, как он это сделал). Новорожденный город был спасен, а окаменевшие птице-львы стали его защитниками. На одном из островов действительно были найдены останки исполинского гнезда, в котором под кучей перьев и костей поблескивало золото. Его хватило на то, чтобы на площади, расположенной возле пристани, выстроить прекрасный собор – самый большой в городе.

Однако до сих пор среди венеттийцев бродит слух, что когда-нибудь, когда человеческие грехи превысят меру божественного терпения, грифоны оживут, чтобы покарать нечестивцев. Глядя на статуи, осенявшие своими крыльями людскую толпу, я думала: интересно, какую же тайну они охраняли? Почему так старались прогнать нас подальше от лагуны? Может быть, для нашего же блага?

Когда мы дошли до Пьяцетты, Рикардо потянул меня в сторону – пройти между двух колонн считалось дурной приметой. Мы поспешили на пристань, где резной раззолоченой стеной возвышался бок «Бученторо». Прочие большие корабли уже убрали, освободив проход из гавани к дальним отмелям, защищавшим Венетту от коварных вод Длинного моря.

Церемония шла своим чередом. Иностранные послы, главы гильдий, сенаторы и патриции в нарядных дублетах – все заняли свои места на крытой палубе роскошного судна, строго по старшинству. Толпа оживилась, когда появился дож. Он был действительно стар, жесткое парадное одеяние делало его похожим на золоченого идола. Ему понадобилась помощь слуг, чтобы взойти на борт. Лоб и щеки рассекали глубокие морщины, тонкие слабые брови составляли странный контраст с жестким властным лицом. Я подумала, как причудливо в нем сочетаются сила и слабость. Сквозь телесную немощь сквозило непоколебимое упорство этого честолюбивого человека.

В городе к дону Соранцо относились по-разному. За четырнадцать лет правления он успел не раз подмочить себе репутацию, был уличен в злоупотреблении властью и раздаче прибыльных должностей многочисленным родственникам. Практика непотизма при нем поднялась до невиданных высот. Но сегодня все это было забыто. Сегодня он был избранным, живым символом Венетты, призванным защитить город от гнева морской стихии.

Все наконец расселись по местам, и золотой «Бученторо» в окружении гондол, как огромный балено , сопровождаемый рыбами-прилипалами, неспешно двинулся к острову Дито. Я оглянулась. Берег отдалился, оставшийся позади город вытянулся в линию и растерял краски. Издалека он казался фарфорово-хрупким, беззащитным, особенно по контрасту с морскими волнами, тяжело ворочавшимися за бортом. Город, не имеющий иного фундамента, кроме отражения в воде. Приютившийся на краю лагуны, словно горсть нежно-палевых лепестков, брошенных на поверхность волны. Отчего-то кольнуло сердце, и я мысленно пожелала, чтобы сегодняшняя церемония прошла благополучно.

Люди на палубе развлекались, как могли. Сплетничали, злословили исподтишка, вполголоса уговаривались о делах. Дон Арсаго конечно же был здесь, вместе с другими важными сановниками. Среди окружавших его людей я с изумлением узнала спасенного нами незнакомца с моста. Правда, тот приоделся: сегодня вместо рваной рубахи на нем была полосатая куртка, расшитая яркими лентами, и лихо заломленный берет с пером. За спиной болталась видавшая виды лютня. Так-так-так… Обернувшись к Джоанне, я тихо спросила:

– Это вы помогли ему сюда пробраться?

Ее ленивая сытая улыбка многое объясняла:

– Он чудесно играет… и не только на лютне, поверь мне. У него была какая-то просьба к дону Арсаго, вот я и решила помочь ему немного. В конце концов, он тоже гражданин республики, и, возможно, его отец полировал эту палубу, на которой ты сейчас стоишь! Так почему же он не имеет права здесь находиться?