Нина Линдт - Дитя Ноктурны

Она протянула дрожащую руку. Ее пальцы пересекли границу темноты и оказались в луче света. Казалось, под кожей видны кости и сосуды, и в то же время залитая солнечным светом ее кожа мягко мерцала. Настя не решалась двигаться дальше. Нет, слишком часто она верила в миражи, представляя его рядом, ощущая его объятия и поцелуи. Нет. Это не может быть правдой. Это не может быть он. Но вот из тьмы к ней на свет он простер свою руку и легонько дотронулся до кончика ее пальца. Потом скользнул вниз, зажимая его между своих пальцев, продел их, перемежая с ее. Она издала жалобный то ли стон, то ли вскрик. Он был реален. Он был на самом деле, или она помешалась. Эта рука, что пожимает ее кисть, тянет на себя, и вскоре она вынуждена податься вперед, теряя равновесие, упасть на него, — реальна.

— Взгляни на меня. — Его шепот потерялся в ее волосах, Настя замотала головой, обвивая его руками, прижимаясь к нему как можно сильнее, закрывая глаза.

Она не хочет смотреть больше правде в глаза. Хочет остаться в этом мираже.

— Взгляни же, Анастасия.

— Нет! Нет! Я боюсь. Ты исчезнешь!

— Больше никогда не исчезну, слово демона. — Он смеялся.

Только его смех, который невозможно подделать миражу, невозможно повторить, заставил ее послушаться. Тесно прижимаясь щекой к груди Самаэля, она, не отрываясь, провела ею по его плечу, шее и прижалась к его лицу.

— Ну же, земная, ты же самая смелая. Взгляни на меня. Я тот же, что раньше.

Настя всхлипнула, крепко держа его за плечи, наконец отстранилась и взглянула на него.

Ее изумрудные глаза, самые прекрасные и печальные глаза из тех, что он знал, наполненные слезами, широко распахнулись, пока она узнавала его.

— Вот видишь. — Он запустил пальцы в ее волосы, и она прикрыла веки, отпуская новые слезы по руслам уже пролитых. Он целовал ее дорожки от слез, целовал глаза, губы, шептал:

— Примешь ли ты меня, Анастасия? Такого, каков я есть, и того, кем я был?

Хмельная от счастья, она запрокинула голову, пока он целовал ее шею, и отвечала горячо, захлебываясь от чувств:

— Меняйся или оставайся, но ты тот, без кого мне больно, тот, с кем я счастлива, ты мой мир, Самаэль. Скоро Мать заберет всю мою силу, я не знаю, что будет со мной. Примешь ли ты меня?

— Давно принял, свет мой. — Он целовал ей руки. — Я приму тебя любой, земной и смертной, сильной и слабой. Только люби меня.

— Это так легко выполнить, так легко. — Сердце заходилось от счастья, от невероятного счастья, она хватала ртом воздух, обнимала его, целовала и давала целовать себя. И вскоре радость от встречи сменилась уверенностью, что это он, настоящий, и тогда ее накрыло желание, такое сильное, болезненное, что она испугалась.

Он, почувствовав ее так легко, как будто это было его желание, поднял ее на руки и понес прочь от проклятого зеркала в спальню.

Самаэль нес ее и не верил, что не только снова стал собой, но и держит на руках ту, которую так желал любить все это время. Настя была такой легкой… Она так быстро сгорит… Он прогнал горечь из сердца и улыбнулся.

— Анастасия…

Он поставил ее на ноги рядом с кроватью и обошел вокруг, разглядывая. Она дрожала от желания и страха, и он был благодарен ей за оба чувства.

Снять с Насти платье было минутным делом, но он томительно растягивал каждое мгновение: ладони легли на ее хрупкие плечи, погладили их, зацепив за самый край ткани, он медленно, невыносимо медленно спустил с плеч верх платья. Оно соскользнуло с них, но ниже не пошло. Сначала она поежилась от прохлады, но тут же плеч коснулось его горячее дыхание, и мгновение спустя он поставил на одном из них клеймо своего поцелуя.

Пальцы медленно прошлись по ее голове, так что от удовольствия волна мурашек хлынула с шеи на плечи и спину. Настя слегка повела плечами, когда Самаэль поднял ее тяжелые волосы. Жар его дыхания приласкал шею, и каждый волосок на коже, казалось, потянулся к нему. Горло перехватило от возбуждения. Но он не торопился. Подушечками пальцев провел еще раз по плечу. Поцеловал шею, между лопатками, а заодно потянул вниз платье, обнажая спину. Поцелуи спускались все ниже, к пояснице, где удовольствие так велико, что спина мягкой волной изгибается в лукавом побеге лишь для того, чтобы его руки обняли крепче. Ей хотелось развернуться, сорвать с него одежду, прервать эту дразнящую игру.

Он почувствовал это.

— Не вздумай, смертная. Ты моя, и я хочу тебя так, как представлял все это время.

Пальцы с талии спустились вперед, к животу. Удовольствие от его прикосновений было болезненным. Оно было практически болью: острой и растущей, но такой приятной, что Настя едва сдерживалась, чтобы не застонать. Что будет? Что будет, если…

Он резко сдернул платье вниз.

Настя от неожиданности вскрикнула. Проклятый демон!

Он тихо засмеялся.

— Это тебе за то, что заставила меня ждать.

Его вкрадчивый голос и нежные прикосновения доводили ее до каления.

— Пожалуйста! — еле слышно прошептала она.

Горячие ладони легли на ее ягодицы и сжали их. Самаэль резко развернул ее к себе.

Рубашку он с себя скинул сам, пока был за ее спиной, но на нем были штаны. Расстегнул ремень и вытащил его. Перекинув его Насте за спину, он подтащил ее к себе, и пока целовал ее, кусая, обжигая, дразня, она расстегивала его брюки.

— Мне бы хотелось всю вечность мстить тебе, — хрипло прошептал он.

— И какое счастье вечность расплачиваться вот так, — ответила она, смело засунув руку ему в брюки.

Он застонал, потом засмеялся.

— Ты сама напросилась.

Она наконец смогла обнять его за шею, и, кожа к коже, они опустились медленно на кровать.

— Ты доверяешь мне? — спросил он, глядя ей в глаза.

Настя понимала, что демон остановится, если она так скажет. И еще чувствовала, что Самаэль здесь из-за нее, что он пожертвовал опять чем-то для него важным, лишь бы быть здесь и сейчас.

— Абсолютно, — ответила она. Но не выдержала и спросила: — Ты любишь меня?

— Больше всего на свете, — улыбнулся он ее наивному вопросу. — И во тьме.

Целуя ее, он опускал руку с живота все ниже, и Настя выгнулась от прикосновения, одновременно желая его и удивляясь. Она была заряженным воздухом перед грозой, замирающим, горячим, дрожащим, жаждущим бури, которая снесет все преграды, после которой мир станет немного иным.

Она обвила его руками и ногами, связь их сплелась в тугой узел, золотой свет растекался по телам. Мир перевернулся, замер. Он видел, как расширились ее зрачки, когда он в первый и последний раз причинил ей боль. Необходимую, неизбежную. Влажными зубами прикусила губу, но не дала себе слабости закричать. Он переплел ее пальцы со своими, не останавливаясь, и постепенно она забыла о боли, хмурясь, изучая новые ощущения, прислушиваясь к себе. Соединившись наконец после долгой и бесплодной борьбы, женщина и демон сделали то единственное, для чего были сотворены. Они любили. Демон с восторгом видел, как каждое его прикосновение к коже заставляет ее задыхаться от удовольствия, каждое движение делает ее счастливой. Настя извивалась в объятиях демона, умирая от желания, впервые понимая, что такое волна удовольствия, которая накрывает как смерть. Она плакала от испуга и наслаждения, смеялась от счастья. Крылья демона завернули их в кокон, словно скрывая от Вселенной, Самаэль хотел обладать ею, не деля ни с кем. Настя кричала, он ворковал ей на ухо слова, зная, что один его голос заставляет ее испытывать восторг.