Делия Росси - Служанка

Я вложила в нее кресало.

Арн молча отодвинул меня от камина, присел перед ним на корточки, потрогал дрова, принюхался к чему-то и хмыкнул.

— Это кто ж тебя так не любит? — повернулся он ко мне.

Я настороженно посмотрела в синие — вовсе не красные! — глаза.

— Кто-то поленья мраловым корнем натер. Ты их до вечера разжигать будешь, — пояснил арн.

Он поднялся, окинул взглядом полную светло-коричневых дров подставку и спросил:

— В гостиной камин еще не горит?

Я отрицательно помотала головой. Граф, не говоря ни слова, вышел, но не успела я понять, что к чему, как он уже вернулся, неся большую охапку буковых и дубовых поленьев.

— Вот эти попробуй.

Он сгрузил дрова на пол, оттащил от стола стул, сел и уставился на меня тяжелым, немигающим взглядом. А глаза-то снова краснотой наливаются…

Мать-Создательница! Руки дрогнули. Что, если у меня не получится? Так ведь и работу потерять недолго!

— Чего ждешь? — поторопил меня граф.

Я постаралась скрыть волнение, присела перед камином и принялась складывать поленья. Это только на первый взгляд кажется, что все легко и просто, а на самом деле целая наука. Оно ведь как? Если камин для красоты и уюта разжигают, тогда дрова нужно шалашиком устанавливать. Правда, они прогорят быстро и тепла почти не дадут. А вот для отопления поленья по-другому укладываются. Вниз, вдоль топки очага — самые толстые, дубовые, второй ряд — из коротких буковых полешек. Он поперек кладется и должен быть чуть потоньше. Потом нужно еще одно дубовое полено положить, а уже сверху, к самой стенке — щепу. Так камин долго гореть будет, и тепло по всей комнате разойдется. Этой науке меня Паница научила.

Сухие щепки занялись мгновенно — затрещали, застрекотали, загалдели. Огонь весело перекинулся на дубовое полено, лизнул буковые полешки.

— Кто тебя научил так дрова складывать? — будто подслушав мои мысли, спросил арн.

И как мне ему ответить?

— Отец?

Я отрицательно покачала головой.

— Брат?

А граф настырный! Вон как цепко глаза смотрят. И отсветы в них багровые появились.

— Наставник? — не унимался лорд Крон.

Я кивнула. Так и есть, только не наставник, а наставница.

— Читать-писать умеешь? — последовал следующий вопрос.

Я утвердительно мотнула головой.

— Занятно, — словно про себя, заметил граф.

Он продолжал буравить меня взглядом, а я, вместо того чтобы опустить глаза, уставилась на арна и застыла, снова застигнутая врасплох тем, что творилось в сине-алой глубине. Недовольство, настороженность, интерес, раздумье — там было так много всего… И меня в сердце будто ударило что-то. И захотелось ближе подойти, ладонью по небритой щеке провести…

— Значит, так, — резко сказал арн, и я очнулась. — Чтобы я этого рванья больше не видел, — он брезгливо скривился, разглядывая мою штопаную рубаху. — Плачу вам по тридцать стависов, а выглядите, словно нищие оборванцы.

У меня от удивления глаза на лоб полезли, и все мысли глупые будто волной смыло. Какие тридцать стависов? Да я таких денег уже сто лет в руках не держала.

Граф смотрел на меня, и лицо его с каждой секундой мрачнело все больше.

— Понятно, — после небольшой паузы сказал он. — И сколько же ты получаешь?

Я показала два пальца.

— В месяц?

Я помотала головой.

— В год?

Я кивнула. Глаза арна полыхнули алым, и я снова замерла, застигнутая врасплох зарождающейся в них бурей.

— Убью мерзавцев! — выдохнул лорд Крон и полоснул меня гневным взглядом.

Я невольно отшатнулась.

Лорд Крон поморщился. Он провел рукой по лбу, словно отгоняя дурные мысли, и сказал уже более спокойно:

— Одежду вам всем выдадут. Завтра. И чтобы больше я этого убожества не видел, — арн кивнул на мою рубаху.

Выдадут? А деньги из жалованья вычтут? Разве будет хозяин задаром рубахи раздавать?

Я расстроенно вздохнула. Правильно Микошка говорил. «Вот посмотришь, Илинка, приедет милорд, и тут совсем другие танцы начнутся», — посмеивался конюх. Видать, начались.

Граф поднялся со стула и молча пошел к выходу. А я смотрела ему вслед и думала о том, какие еще перемены нас ждут.

Штефан

— Ваше сиятельство, там вас у ворот спрашивают.

— Кто?

Он смотрел на Лершика, а сам прикидывал, замешан дворецкий в воровстве или управляющий один бесчинствовал.

— Военный какой-то. Не захотел представиться, — в голосе Лершика слышалось недовольство.

Еще бы! Это ж какое вопиющее нарушение правил — гость имя не пожелал назвать. Штефан хмыкнул.

— Проводи его в гостиную, — велел он, так и не придя ни к какому выводу. Интуиция подсказывала, что дворецкий причастен ко всему, что происходит в Белвиле, но вот доказательств не было. По документам, которые Штефан успел просмотреть, выходило, что Лершик исправно исполнял свои обязанности, получал ежемесячное жалованье и ни к каким аферам слизняка отношения не имел. А вот с Винкошем у него теперь совсем другой разговор будет. Двадцать восемь стависов в год с каждого слуги. Пятнадцать слуг, восемь дворовых работников, десять человек охраны… И так двадцать лет. Хорошо нажился управляющий. От души брал, с размахом.

— Винкош где? — спросил он.

— Вещи собирает, ваше сиятельство, — настороженно ответил дворецкий, и в глазах его сверкнул упрямый огонек.

— Вели ему ждать в кабинете. Разберусь с гостем, подойду.

— Ваше сиятельство, дозволено ли мне будет сказать?

Лершик весь как-то подобрался и склонил голову набок.

— Говори.

— Дан Винкош — толковый управляющий. В Стобарде другого такого не найти. Лорд Меклер его давно к себе переманить пытался, и лорд Кобаш клинья подбивал. Вы бы не рубили сгоряча, ваше сиятельство.

Глазки дворецкого снова недобро блеснули, а кончик длинного носа еле заметно дернулся.

— Посмотрим, — хмыкнул Штефан, все больше склоняясь к мысли, что управляющий на пару с дворецким воровал. Чутье подсказывало, что эти двое заодно действовали. И еще неизвестно, кто главным был. — Веди сюда гостя, посмотрим, кто там пожаловал.

— Сию минуту, милорд.

Лершик поклонился и направился к лестнице.

Штефан задумчиво смотрел ему вслед. Высокий, похожий на крючковатую сухую палку, дворецкий шел, слегка раскачиваясь, шаркая и почти не поднимая ног. Длинные полы его черного кафтана скособочились и хлопали при ходьбе, а редкие седые волосы спадали на худую спину неопрятной косицей. Штефан попытался вспомнить, сколько же Лершику лет. Дворецкий служил еще при его деде. Потом при отце. И вот теперь ему достался. Этакая семейная белвильская реликвия, переходящая из поколения в поколение, от старого владельца к новому. И ему предстояло решить, сохранить эту традицию или положить начало новой.

Штефан провел рукой по лбу, откидывая назад мешающие пряди, и вошел в распахнутые двери гостиной. Раньше, во времена первых Кронов, здесь был тронный зал. На стенах до сих пор оставались старые гобелены, изображающие короля Драго и приносящих ему дары иноземцев. Творения белвильских мастериц потемнели от времени, их яркие краски поблекли, но все еще можно было отчетливо рассмотреть и крупного мужчину, сидящего на троне, и алую мантию, спускающуюся на каменные ступени, и склонивших головы вассалов, и напыщенных аверских послов. Десять гобеленов, по пять на каждой стене. А сами стены простые, не облагороженные дубовыми панелями. Грубая кладка, неровные швы, потемневший от времени камень.